Все кругом было спокойно. Даже птицы на холме — в ореховых зарослях — пели по-прежнему, как будто и не гудела в тот день земля, вздрагивая от далеких ударов.
Мальчик пошел дальше и вдруг услышал:
— Стой!
Из орешника вышел человек с охотничьим ружьем в руках. Мальчик поглядел на него, на ружье и сказал:
— А я вас знаю. Вы Кузнецов, с нашего завода.
— Ты что тут потерял? — строго спросил Кузнецов.
— Я дядю Васю ищу.
— Это что еще за дядя Вася?
Мальчик улыбнулся.
— Небось, знаете: один у нас дядя Вася.
Кузнецов помолчал, разглядывая мальчика.
— Товарищ Кузнецов, а что вы тут делаете? — спросил тот.
— Смотрю да слушаю.
Мальчик тоже прислушался: земля продолжала тяжко вздыхать от далеких взрывов. Когда взрыв раздавался сильней, птицы замолкали — не надолго, — а потом опять начисли петь.
— Ну-ка обожди, — сказал Кузнецов, прислонил ружье дулом к кусту орешника и, сложив у рта ладони, свистнул — три раз подряд.
Через некоторое время издалека, из лес донеслось:
— Ого-го-го-о-о!
Кузнецов опять взялся за ружье.
— Я теперь — арестованный? — с интересом спросил мальчик.
Кузнецов не ответил.
Мальчик начал разглядывать ружье в его руках.
— А что, можно немца застрелить из такого ружья?
На этот раз Кузнецов, хоть и не сразу ответил:
— Очень просто. Почему не застрелить?
А потом добавил сердито:
— Экой ты речистый! А ну помолчи, я тут при деле, со мной не разговаривай!
И они замолчали. По-прежнему пели невидимые за листвой птицы и далеким гулом гудела земля.
Хрустнули сучья — к орешнику вышел парень в клетчатой кепке, с топором за поясом. Ружья у него не было.
— Вот, — хмуро сказал Кузнецов, кивнул на мальчика, — дядю Васю спрашивает. Отведи, что ли.
Парень постоял, подождал, не скажет еще что-нибудь Кузнецов. Но тот молчал. Тогда, вспомнив что-то, парень засмеялся:
— Беда, понимаешь, дяде Васе: гвоздей не захватили с собой. Пилы, топоры есть, а гвоздя — ну что ты будешь делать? — ни одного!
Кузнецов и тут ничего не сказал. Видно, не охотник был до разговоров.
Парень сделал строгое лицо, поправил за поясом топор и распорядился:
— А ну, пацан, топай за мной.
Мальчик пошел за ним следом, стараясь попасть в ногу. Но это не удавалось — шаг у парня был размашистый.
— Я не пацан, — обиженно сказал мальчик. — Я Иван Карыш, пионер.
— Ах! — Парень сдернул кепку с головы. — Великодушно извиняюсь! Так-так-так… Карыш? А я и не знал.
Мальчик понял, что над ним смеются, и смолчал. И молчал на этот раз долго — до тех пор, пока не пришли в лес и он не увидел у большой сосны дядю Васю. Дядя Вася в новом стеганом ватнике сидел перед потухшим костром и, нахмурив густые брови, веточкой ворошил пепел: должно быть, думал о чем-то.
Увидав Карыша, он поднялся:
— Ты что, не уехал? А мать?
— Ее с эшелоном отправили. В город Уфу.
— Ну, глядите на него! — Дядя Вася хлопнул себя ладонями по бокам, от этого полы ватника распахнулись, и Карыш увидел на поясе у дяди Васи большой револьвер. — Глядите на него! Сбежал от матери?
— Нет, не сбежал, — ответил Иван Карыш. — Я в тот день в автороту ушел. Дядя Вася, а что, можно из этого револьвера…
— Постой! В автороту — зачем?
— Немцев бить. А бойцам в автороте некогда было… Если б я на день раньше пришел, может, меня и взяли б.
— А сюда зачем?
— Немцев бить.
Дядя Вася качнул головой, прошелся взад-вперед. Потом остановился перед Карышем и взял его за плечо:
— Ну, вот что, друг: иди-ка ты скорей домой. Может, еще пристроишься с каким эшелоном и в Уфу попадешь.
Мальчик молчал. Ресницы у него дрогнули, он отвернулся. Дядя Вася нагнулся к нему:
— Ты что?
— Значит, и ты гонишь меня, дядя Вася? — проговорил Карыш.
— Ну, поглядите на него! — сказал дядя Вася таким тоном, что Карыш обернулся: кого это он зовет поглядеть? Но позади никого не было. Парень в клетчатой кепке — и тот ушел куда-то.
— Ты ж меня знаешь, дядя Вася… — жалобно начал Карыш.
— Знаю!
Василий Лутягин, мастер фарфорового завода, по прозванию «дядя Вася», и в самом деле знал Ивана Карыша. Карыш приходил к Лутягину от имени своего отряда — звать на пионерский костер. Отказаться было никак нельзя: ребята знали, что дядя Вася в гражданскую войну был бойцом — у самого Котовского. Он прямо-таки обязан был рассказать об этом пионерам.
Костер… Должно быть, от него еще сохранился где-то тут, в лесу, сизый огромный круг с горстью углей… и с рыжей горелой хвоей по краям.
— Я тебя знаю, — повторил дядя Вася, — ты стрелять хочешь. В немца стрелять. А дай тебе дело попроще, тебе не подойдет.
— Подойдет!
— Скажем, надо дров наколоть, а ты…
— И дров наколю!
— Или, например, гвоздей принести…
— И гвоздей принесу.
Дядя Вася опустился на мох у самой сосны и сказал:
— Ну, иди сюда, садись.
Карыш сел рядом. Дядя Вася молчал, думал.
Карыш подождал, погладил мох рукой. Такой мох мать на зиму закладывала между оконными рамами, чтобы не было сырости на подоконниках; он внизу коричневый, а сверху зеленый. Карыш хотел спросить дядю Васю, есть ли у него дома такой мох для зимы, но тот перебил его:
— Тебе который год?
— Четырнадцатый.
— Четырнадцатый? — спросил дядя Вася. — А не хвастаешь? Рост у тебя что-то маловат… Ну, слушай, вот какое тебе задание. Знаешь ты в Семихатке Филиппа Иваныча?
— Это что в кооперативе торгует?
— Значит, знаешь. Сбегай в Семихатку, — думается, Филипп Иваныч еще не уехал, — скажи ему: Василий Васильевич просит, мол, гвоздей двухдюймовых… Ну, килограмма три. Постой, я тебе записку напишу.
— Дядя Вася, а зачем тебе гвозди?
— Гвозди зачем!? — переспросил дядя Вася, положил на колено бумажку и начал писать чернильным карандашом. — Зачем гвозди? — повторил он еще раз, подписался и встал. — Избу тут буду строить. Огород городить. Огород огорожу, огурцов насажу.
— Ты смеешься! — закричал Карыш.
— Ну, иди, исполняй задание. — Я теперь тебе не дядя Вася, а начальник партизанского отряда.
Он протянул Карышу записку.
В Семихатку вели три дороги: одна по шоссе, другая через ржаное поле, третья через болото. Третья была самая короткая, и Карыш пошел по ней.
Болото начиналось сразу за лесом, — очень нарядное, если посмотреть на него издали. Там еще доцветали не убитые морозом красноватые копья иван-чая; его было много, и рос он стебель к стеблю — длинной полосой; казалось, что это розовый ручей течет к озеру. И по всему болоту торчали зелеными бородавками кочки. Еле заметная тропка путалась между кочками, а к середине болота пропадала. Но люди и там проходили — перепрыгивали с кочки на брошенное кем-то бревнышко, а с него на другую кочку.
Карыш еще не добрался до этого места, когда услышал в небе далекое жужжание мотора. Оно разрасталось, становилось все слышней. Со стороны озера показался самолет. И сразу за ним — еще два. Даже не видя их, можно было сказать: это не наши. Мотор у нас не тот, и скорость не та, и люди не те… И поет наш самолет по-иному.
Карыш не успел испугаться, — машины, завывая, пронеслись над болотом в сторону Семихатки. На брюхе у каждой из них был ясно виден широкий черно-белый крест.
Когда они были уже далеко, передняя машина снизилась, и от нее отделилась беловатая точка. Карыш раньше думал, что бомбы летят быстрее пули, не поймать глазом. А тут было видно, как блеснувшая на солнце точка упала вниз и над землей сразу же вырос высокий черный столб. Раздался глухой короткий удар, землю тряхнуло, и Карыш, упав на кочку, замер. Прозвучал еще один взрыв, как будто ближе. «Это — в Семихатку», подумал Карыш и продолжал лежать, стараясь не двигаться. Послышались еще два взрыва — один за другим. Сколько времени Карыш пролежал на кочке, он не мог бы потом сказать.
Взрывы раздавались один за другим. Казалось, им не будет конца.
Тогда Карыш поднялся и пошел к Семихатке.
Может быть, в Семихатке и было когда-то всего семь хат. А теперь это большой поселок с клубом, школой и кооперативом.
Кооператив помещался на площади. Там стояла лошадь, запряженная в телегу. От крыльца к телеге носил какие-то ящики низенький усатый человек и грузил на телегу. Это и был Филипп Иваныч.
— Вам записка от товарища Лутягина, — сказал ему Карыш.
— От дяди Васи? Давай, давай, — тoропливо проговорил Филипп Иваныч, поглядывая на небо: — Вот гады, что делают!
Ящики на телеге подпрыгнули от нового взрыва, лошадь рванулась. Филипп Иваныч закричал на нее сердито; «Ну, качайся!».
Карыш подал ему записку, Филипп Иваныч прочел вслух:
— «Получено от зав. кооперативом поселка Семихатка три кило гвоздей для нужд обороны Советского Союза.
В. Лутягин».
Лицо у Филиппа Иваныча просветлело.
— Значит, дядя Вася уже при деле? Ну, и я — к нему… вот только доставлю на место казенное имущество.
— А я думал, это Семихатку бомбят, — сказал Карыш.
Филипп Иваныч опять глянул на небо. Там около вражеских машин были теперь видны частые разрывы зенитных снарядов — похоже было, что небо с размаху прокалывают раскаленной иглой.
— Нет, это станцию… — начал Филипп Иваныч и, вдруг замолчав, крепко схватил Карыша за руку: фашистская машина, вся в черном дыму, начала — одним крылом книзу — падать на землю.
— Так! — Филипп Иваныч с облегчением вздохнул: — Номер первый. За чем вор шел, то и нашел.
Он повернулся к ящикам, пододвинул к себе один из них, отодрал крышку:
— Ну, пионер, подставляй подол. Сегодня товар отпускаю без весу.
Карыш принялся рассовывать гвозди по карманам. Они были большие, как штыки. Или — немножко поменьше.
Филипп Иваныч начал привязывать кладь к телеге. Торопясь, он смастерил узел, потом ухватил веревку зубами, стал затягивать как можно туже.
— Ну, парень, — промычал Филипп Иваныч сквозь сжатые зубы, — беги к Василию Васильевичу, скажи: и я, мол… — он сплюнул в сторону кусочек веревки, — мол, и Филипп Иваныч в скором времени…
Все кругом дрогнуло от страшного удара, лошадь опять рванулась, Филипп Иваныч торопливо закончил:
— Беги, пионер, беги. Видишь, что делается.
Он взялся за вожжи и, подскакивая на одной ноге, полез на телегу.
Карыш побежал назад, к болотной тропинке.
Он бежал, и ему все ясней становилось что дядя Вася не станет сидеть на одном месте, его, Карыша, ждать: увидев вражеские самолеты, он, конечно, уже ушел поглубже в лес; а когда к нему соберется народ — придет Филипп Иваныч и другие, — тогда партизаны и начнут воевать по-настоящему. Он бежал, задыхаясь, вытирая пот, и остановился только на опушке. Из леса слышался частый стук топоров и злое повизгивание пилы.
Карыш стал пробираться вперед, хоронясь на всякий случай за кустами, пока не дошел до знакомого места. Там, у сосны, горел костер, над огнем на высокой рогульке висел жестяной чайник. В стороне, спиной к Карышу, стоял дядя Вася и тесал топором доску. Двое партизан пилили бревно. Одного из них Карыш узнал: это был рабочий фарфорового завода Шитиков. А другого — с веселым рябоватым лицом и золотистой бородкой — он видел впервые.
