Подари нам птицу счастья — птицу Гамаюн!
В небольшом хотоне[4] царило необычное оживление. Джамба в честь усыновления Ширчина решил устроить жертвоприношение владычице огня Гайлайхан.
Юрта чисто прибрана, очаг очищен от золы, и в нем ровным квадратом насыпан желтый шелковистый песок.
С четырех сторон расставлены очиры[5] — да будет сильным потомство, да будет неугасимым очаг! В центре очага маленькая фигурка козла, сделанная из теста, окрашенная красным настоем, в спину воткнуты три факелочка, обернутые промасленной ватой. Вокруг уложены прозрачная пленка с жиром жертвенной овцы и выкрашенный в синий цвет аргал. Празднично одетые мужчины, женщины и дети чинно расселись в восточной и западной половинах юрты.
Старик Батбаяр, самый старший из всех, однако все еще стройный и широкоплечий (в молодости, говорят, он был могучим борцом), с седыми усами, концы которых были опущены, с седой окладистой бородой, чиркнул огнивом и зажег священный огонь. Затем, переворачивая листы пожелтевшей от времени миниатюрной сутры, он начал громко читать молитву богине огня Гайлайхан:
Возникшая из слова священного РАМ[6],
Рожденная великих риши[7] чародейством,
Святая, чистая душой,
Сжигающая твердь и разгоняющая мрак,
Огня пресветлая царица, моя Мирандза[8],
Чтя происхождение твое
И славные твои деянья вспоминая,
Вершим мы это по завету Суту Богдо[9]
И по примеру мудрой ханши Сутай[10]!
В пустынном мире благостью твоей
Рожденные сыны твои,
Все именитые и знатные мужи,
Собрав всех подданных своих
И в златотканые одежды облачившись,
Тебе приносят в жертву жир и масло,
Творят молитву и хвалу тебе возносят!
Со словами молитвы Джамба, одетый в шелковый дэл, от дверей трижды поклонился очагу, затем повернулся лицом к двери и отвесил еще три поклона божеству — хранителю входа.
Сидевшие в юрте со словами «гургий, гургий» передавали из рук в руки маленький хуг[11] — имитацию настоящего. Они просили владычицу огня, чтобы она ниспослала им благополучие, чтобы стада их росли и множились. Обернутую в хадак грудину жертвенной овцы бросили в огонь, и от жира пламя вспыхнуло и загорелось еще ярче.
Торжественные слова молитвы, которая некогда была гимном воинственных феодалов, и самый обряд жертвоприношения не вязались с обстановкой закоптелой юрты простого арата, но присутствующие этого не замечали, и обряд шел своим чередом.
Мы просим, ниспошли нам в дар
Собак огромных за порогом юрты,
Рабов и девушек-рабынь
И скакунов с востока
Из земли чжурчжэней[12],
Верблюдов из страны
Черных токмаков[13],
Сребра и злата с юга,
Из Земли Дайбунхана[14],
Могучих яков из Земли тибетской,
Кольчуг блестящих из Страны железных гор —
Мы просим, ниспошли нам в дар!
Хурай, хурай, хурай[15]!
Торжественно и благоговейно повторяли собравшиеся слова молитвы вслед за стариком. По кругу — по ходу солнца — шло медное блюдо с молочными кушаньями: арулом[16], хурутом[17], урумом[18] и сыром, леденцами и урюком. Они передавали блюдо и громко выкрикивали: «Хурай, хурай!» — призывая в дом хозяина благополучие и богатство.
Мать Ширчина сидела в новом чесучовом дэле, подаренном ей Дэрэн — женой Джамбы. Обе ее дочки и сынишка, довольные, раскрасневшиеся от духоты, громко кричали: «Хурай, хурай!» А маленький Ширчин, в честь которого справлялся весь этот праздник и который с этой минуты становился продолжателем рода Джамбы, хранителем священного очага, сидел на коленях у приемной матери, ухватившись ручонками за ее дэл. Дети как ни в чем не бывало уплетали сладости, глядя на огонь.
На следующее утро мать Ширчина с тремя детьми, захватив узелки с едой, запрягла в телегу старого вола с длинными рогами, полученного в уплату за мальчика. Вол ходил раньше в караване и потому привык двигаться размеренно. Сбоку к телеге она привязала того вола, что нужно было вернуть, сзади — корову, к хвосту коровы — теленка. Так они отправились в путь.
