Лика нахмурилась. Она отодвинула недоеденный омлет и закурила.
— Потом, пишут хорошо, — сказал Герман, вытирая руки носовым платком, стихи там, романы. Играют неплохо на этом, как его…
— Терменвоксе, — сказала Лика. Голос ее звучал очень недружелюбно.
— Ну да, — сказал Герман. — И уж кто-кто, а Кляксы знают, что почем. Прохиндеистые, к деньгам жадные. Умеют пристроиться на непыльную денежную работенку: писать, рисовать, седалищную ложноножку развивать на научном стуле. Друг за друга горой — соорганизовались… — Он развеселился. — Я такой анекдот знаю! Приходит муж домой, а жена — вся фиолетовая…
— Ирка, — сказала Лика, — ты что, ему выпить дала?
— Не-а, — сказала Ирка. Она испуганно посмотрела на Лику.
— Я дал, — сказал из угла Толик-дизелист, язык у него за что-то слегка цеплялся. — Мы лежневский прибор разобрали. У него там в трубке всегда спирт натекает.
— Кретин, — сказала Лика. От злости у нее покраснели белки глаз. — Оба кретины. Заткнись, Герман!
— С чего бы это? — Военный откинулся на стуле, выпятив живот, туго вбитый в зеленую корзину брюк. — Чтобы этот трепанг не расстраивался? Чтобы его мозги не гнили от переживаний?
— Замолчи, — тихо сказала Лика.
Герман выкатил нижнюю губу:
— Ага. Жалеешь ее. Мне всегда казалось, что какое-то яблочко на твоем родословном древе пахнет карамелью.
Лика с остервенением бросила в него пустую кружку. Кружка ударилась в стену и с грохотом проскакала по полу.
— Вы что, ребята? — сказал Толя, вставая.
— Да ничего, — сказал Пулеметчик.
Он выбрался из-за стола, подошел к Герману и залепил ему оплеуху. Стул жалко крякнул, и военный развалился на полу.
— Ты что делаешь! — Лика вцепилась в рукав Пулеметчика. — Уйди, падаль!
Пулеметчик молча начал отрывать ее руки от куртки.
— Правильно, Ликуша, — сказал Герман, поднимаясь. — Знай свою конуру. У меня подстилка всегда теплее будет. — Он подошел и врезал Лике по щеке. Лика упала на Ирку.
— Сволочь, — сказал Герман Пулеметчику.
Тот деловито отщелкнул предохранитель.
— Кто сволочь? — деловито спросил он. — Не ты ли, бурдюк, и есть та самая сволочь? А? Ведь это ты, Герман, — сволочь! Ты трясешь военным пугалом и имеешь с этого большие деньги. Не так ли? Так кто сволочь?
Очередь прошелестела по стене, зацепив елку. Вниз посыпались украшавшие ее пробки от «пепси-колы». Из дыр в стене потянуло холодом.
— Да ты что! — Ирка запоздало пригнула голову к столу.
Герман с каменным лицом принялся застегивать пуговицы на кителе.
— Сам хорош, — сказала Лика, закрывая ладонью синяк. — Ты-то, Пулеметчик, на тот свет больше, чем Герман, народу отправил.
Пулеметчик засмеялся:
— Молчи, пододеяльное сокровище. У меня есть цель. Достаточно светлая: выскоблить жизнь от такого смрада, как ты и этот пузырь во френче.
— Пододеяльное… — спокойно сказала Лика. — Но это же мне плохо. Только мне. Понял? А ты? Вспомни «Эребус-6». Летающий остров. Там вы со светлой идеей на пару сколько народу перестреляли? Как ты там делал, к трапу — и в затылок?
Пулеметчик замахнулся, Лика отпрыгнула, но не устояла и ударилась спиной о край стола. Пулеметчик подскочил к упавшей Лике, занес ногу.
— Стой! — заорал Клем. — Она же женщина!
— Назад! — сказал Пулеметчик, проводя стволом автомата вокруг.
Клем сел. Дизелист, похоже, совсем протрезвел. Толя затосковал. Ноги размякли и дрожали.
— Смрад, — сказал Пулеметчик. — Такие вот германы уперлись и не отменили высшую для 62-го, а я виноват?
— Да пошел ты, — сказала Ирка. Она приподняла Лику за плечи.
— Кажется, кровь пошла, — жалобно сказала Лика. — Ирка, ну почему они такие кретины? Почему нельзя, чтобы хоть сегодня все было хорошо?
— Не знаю, — сказала Ирка, — озверевшие все какие-то.
— Да-да, — сказал Герман, — все злые, только Кляксы добрые.
— Молчать! — Пулеметчик грохнул автоматом по столу. — Кляксы отличные парни. Боевики!
— Вот ты и проговорился, Пулеметчик, — тихо сказал Герман. — У инсургентов есть активированные Кляксы, или даже неактивированные, но есть! А циркуляр II-73? Ваш 62-ой ни хрена ни соображает? Он что, будет менять мотивировки сложившейся ситуации? Значит, трепангов на пьедестал, фиолетовый колер на флагшток, а виноваты кто? Рыжие? Боженька? А может быть…
— Все может быть, Гермуля, плевал я на все, — сказал Пулеметчик и плюнул. — А…
Лика вскрикнула. Все обернулись к ней. Она бледнела на глазах. Рот кривился. Щека нервно вздрагивала.
— Сейчас выключит… — в ужасе сказала Лика, глядя Толе через плечо.
Толя судорожно обернулся. Клякса почти втекла на стол. Она пожелтела, сжалась. На дне раскрывшейся солонки горел красный треугольник.
— Зараза, — сказал Пулеметчик, — она же активированная.
Он схватился за виски. Толя почувствовал, как жуткий, холодный страх начал выворачивать внутренности. Ему захотелось вопить, рвать, кусаться, ломать все, лишь бы убежать, исчезнуть, зарыться куда-нибудь, хоть под одеяло.
В центре треугольника блеснуло белое пятно.
Толя очухался от вкуса киселя. Лика стояла на коленях рядом и вдавливала ему в рот край жестяной кружки. Лика закрывала ладонью синяк и радостно улыбалась.
— Она совсем дохлая, — сказала Лика. — Только контроль всем попортила, а память осталась.
— Дохлая? Кто?
— Клякса.
Толя сел. Он взял Лику за руки.
— Ликушка, лапушка, если у тебя память осталась, объясни, что происходит, за что тебя били эти гады?
Лика попыталась вырвать руки. Толя разжал пальцы. Лика встала и демонстративно отошла к Герману, сморкавшемуся кровью в углу под елкой. Она присела перед ним на корточки. Герман улыбнулся и пошлепал ее по здоровой щеке.
— Что, Толь, — сказала сидевшая на старом месте Ирка, — не доставил ты Лике счастья, не пожалел ее. — Ирка затянулась сигаретой и начала раскладывать на столе распухшие от возраста карты.
Толя встал. Судя по следам, Герман приложился носом к столу. Остальные пострадали меньше. Пулеметчик сидел возле Ирки и, заглядывая ей через плечо, жевал пирожки. Клем поправлял на стуле обессилевшую Кляксу.
— Та-ак, — сказал Толя, — и ничего не было.
— А что было? — спросила Лика прежним ласковым голосом. — Ну, выпили парни.
— Морду вашу отштамповали, — сказал из дверей Толик-дизелист, — а потом на нее же, на морду, и плюнули. А так ничего не было.
— Ты… вы… — Лика вскочила и бросилась в коридор. — Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Твари… Последнее счастье…
Хлопнула дверь.
— Анатолий Иванович, — сказал Клем, — нельзя так… женщина…
Толик-дизелист продул мундштук, открыл рот.
— Шестаков, молчи, — сказала Ирка.
Пулеметчик засмеялся:
— Молоток, Ириша, — сказал он, — понимаешь толк в деле. Это верно — все счастливы, только когда молчат.
Толик-дизелист обиженно взглянул на Толю.
Скрипнула дверь. Лика отодвинула дизелиста и вошла в столовую. Натертые снегом щеки и руки горели. На кроссовках налипли маленькие тающие сугробы.
— Сидите-сидите, — взвинченным голоском сказала она, — но если я что-то понимаю, то нас всех сейчас передушат, как крыс.
— Что ты несешь? — сказал Герман.
— Правду, — гордо сказала Лика. — Хочешь, я тебе все скажу, ну, хочешь? Жаль, Гермуля, что Клякса не сработала. Как бы я тебя забыла! С наслаждением. И лапки, и брюхо, и деньги твои бешеные. Страшные денежки! — Лика повернулась к Пулеметчику. — А тебя, Пулеметчик, я убью. Папку моего вы под нож положили. Идеями светлыми. Деньгами. — Она вытащила руку из-за спины. Ее маленькая ладонь сжимала рукоятку тупорылого желтого пистолета.
— Эй-эй, — испуганно сказал Пулеметчик. — Потише, дурочка!
— И тебя убью, — сказала Лика, кивая Толе. — Ты тупее, чем Герман, тебе плевать на людей, тебе извилину почеши, объясни, откуда нас принесло. А что здесь творится… — Лика стукнула себя в грудь. — И как я радовалась, что после у дара ты меня помнишь…
Из глаз ее толчком хлынули слезы.
— Мамочка, я плачу, — сказала она, вытирая ладонью мокрые щеки.
Толю бросило в краску. Сердце тяжело ахнуло в груди. Он отвел взгляд в сторону.
— И тебя, Клем, хорошо бы. Трус, сопля. — Лика всхлипнула. — По твоему примеру, Пулеметчик, — весь смрад в расход.
Пулеметчик что-то неразборчиво мыкнул. Толик-дизелист сделал шаг назад.
— Стой там, где стоишь, пьяница. — Лика отошла к окну, чтобы держать всех под прицелом. — Я и до тебя дойду, если обоймы хватит. За что ты меня ненавидишь? За то, что шлюха? Что ты знаешь про меня? Как ты… Я же ко всем честно… с любовью… а ты…
— Чепуха, — сказала Ирка, — это к кому это ты с любовью?
Лика перестала всхлипывать.
— Тебя, Ир, я не трону, но это уже не поможет.
Лика повернулась к Толе. Тот дернулся в сторону.
— Боишься! — отчаянно закричала Лика.
Часы начали бить семь утра. На четвертом ударе Лика вскинула руку с пистолетом и разнесла выстрелом лампочку. Столовая провалилась в темноту.
— Что такое? — обеспокоенно сказал Герман.
На стекле, зашитом морозными узорами, вспыхивали и гасли зеленые зайчики.
— Это — «тараканы», — горько сказала Лика. Пистолет со стуком упал на пол.
Герман, матерясь, шуршал в своем углу.
— Пулеметчик, — тихо сказал он, — амба! Мы проболтались, а у меня связь не выключена.
Пулеметчик нервно рассмеялся:
— Гермуля, ты прекрасен. Радиодонос сам на себя — это высший балл… Заказывай похоронную музыку, дубина. Отдохнули.
— Какие тараканы? — сказал Клем.
— Спецпатруль службы информационного контроля, — неохотно сказал Герман.
— Нет, ты договаривай, — сказала Лика.
Герман промолчал.
— «Тараканы» появляются после нашего ухода, — сказала Лика. — Мы здесь отдыхаем с вами, а потом они убирают утечку информации. Вас.
Толю передернуло. Он тупо смотрел, как Ирка дрожащими руками зажигает свечу.
— Отдыхаем… — сказал из полутьмы Клем.
— Радуйтесь, — со злостью сказал Пулеметчик, — сейчас они уберут всех — и вас, и нас.
Герман затих и вдруг закричал:
— Все отлично! Ликуша, Пулеметчик, патруль требует нашего выхода из событий. Мы слишком засиделись.
— Ах, вот как, — облегченно сказала Лика.
Пулеметчик не спеша заменил магазин автомата.
— Счастливо оставаться, мужики, — сказал Герман.
Он поправил галстук, поковырял засохшую корку крови на кончике носа и вышел в коридор. Лика и Пулеметчик вышли следом.
— Да, чуть не забыл! — Пулеметчик вернулся, взял Кляксу за ложноножку и потащил за собой.
— Вот сволочи, — сказала Ирка.
Хлопнула дверь.
Клем поднял ликин пистолет.
— Моя мать была ворошиловским стрелком, — сказал он. — Выбивала сто из ста.
— Надо выбить сто «тараканов», — сказал Толя.
— Пулеметчик забыл автомат, — сказал Толик-дизелист. Он поднял оружие. — Открой окно, Клем.
Толя подскочил к окну и дернул шпингалет.
Пурга стихла. Слева от опор нового телескопа горизонт побелел. Звезды мерцали ясным нездоровым светом. Раздался тихий свист, и в проеме окна возникла металлическая решетчатая стрела с мерцающими зелеными огнями по контуру. Клем выстрелил. Стрела надломилась. И тотчас ответный залп срубил угол столовой.
— Все — вон! — закричал Клем.
Толя вылетел в пролом. Следующий выстрел прошипел над головой и разметал цистерну. Толик-дизелист скатился по ступеням веранды.
— Держи, ленинградец, — заорал он, — прикрой! Рацию они пришили, так что одни-одинешеньки…
Он кинул Толе автомат, а сам с разводным ключом в руке бросился к сбитому «таракану». Было тихо. Только дизелист гремел ключом по металлу, выдирая оружие. Еще одна стрела мелькнула возле опор. Толя выстрелил, но промахнулся. За радиоантенной тоже затукали выстрелы. И тут Толю накрыло. Земля взлетела из-под ног. Автомат ошпарил руки. Толя вскочил. Прямо на Толика-дизелиста, разворачивающего свинченный лучемет, пикировал «таракан». Толя бросил вперед оплавленный автомат и со злостью вцепился зубами в руку. От гостиницы грянул выстрел. Толя увидел красную фигурку на серой стене. «Таракан» стангажировал и полоснул лучом по крыше гостиницы. И снова выстрел. Били с купольной площадки нового телескопа. «Таракан» с лета воткнулся в водопроводную траншею и рванул. Что-то закричали вдалеке Клем и Ирка. Толя увидел, как одна из опор нового телескопа отошла от колонны и медленно рухнула на землю. Опору подбросило, вдавило в серый бок гостиницы.
Толя бросился к стройке. Перемахнув через мусорную насыпь, он влез по разлому на крышу.
Лика, придавленная опорой, лежала на животе, вытянув вперед обожженную руку с зажатым в кулаке кубиком Рубика. Слабый южный ветер дергал ее за лохматые лоскутки красного платья. Рядом в проломе лежал Пулеметчик с автоматом в руках. И Лика, и Пулеметчик улыбались.
— И эти счастье нашли, — сказал запыхавшийся Клем. Он был в расстегнутом полушубке и без оружия. — Улыбаются. — Он закашлялся. — Герман там лежит, у кунгов. Два «таракана» — его. И Клякса там.
— А Ирка? — хрипло спросил Толя.
— Да с ней все отлично. — Клем махнул рукой. — Жива. Плачет.
Толик-дизелист втащил на крышу тараканий лучемет.
— Чего светитесь? Думаете, все… — начал он и замолк.
Он посмотрел на Лику, на Пулеметчика. Его затрясло.
— Не верю гадам, — сказал он. — Увидели-полюбили-защитили, даже умерли… А если бы не увидели? То как клопов бы, как вшей… и забыли бы без кляксы…
— Успокойся, — сказал Клем. — Не увидишь — не полюбишь.
Возле гостиницы появился Сакен. Он растерянно двинулся в обход по тропинке, встал, покрутился на месте, потом увидел Толика-дизелиста и неловко побежал к гостинице.
— Все проспал, — сказал Клем, — ох, проспал.
Сакен влез на крышу. Он молча смотрел на Лику и Пулеметчика, попеременно вытирая слезящиеся на ветру глаза. Перевел взгляд на Толика-дизелиста, заталкивающего сигарету в мундштук дрожащими руками. Клем вытащил из кармана носовой платок и приложил к разбитой брови.
