Для Люси она желала счастья, успеха, безопасности. Она старалась не допустить, чтобы дочь ощущала себя неполноценной из-за принадлежности к женскому полу, давала ей почувствовать свои достоинства. Но больше всего Трейси хотела для Люси уверенности в себе, проистекающей из понимания того, что она никогда не окажется в зависимости от другого человека, ни в эмоциональной, ни в материальной.
Люси росла ребенком развитым и сообразительным, и ей наверняка будет намного лучше в атмосфере небольшой школы, где девочке смогут уделять гораздо больше внимания. К тому же в отличие от Трейси она легко заводила друзей. Поэтому мать не боялась, что дочь будет чувствовать себя на новом месте одинокой или заброшенной.
И правда, Люси очень скоро успела подружиться с девочкой, семья которой жила неподалеку от них. Ее родители владели магазином, торгующим обоями. Глава семьи сам занимался обойными работами, и именно он оклеил потолки в их квартире на втором этаже, подшучивая при этом над их наклоном, — дом был старинный, построенный еще в восемнадцатом веке.
Энн и Том Филдинги оказались приятной парой, обоим было лет под сорок. Сузан, их младший ребенок, имела двух старших братьев. Хотя Трейси относилась к Тому, как к любому мужчине, с привычной сдержанностью, даже несмотря на всю его неподдельную заботливость, теплая доброжелательность его жены невольно привлекала ее.
Филдинги приложили все усилия, чтобы ввести Трейси в местное общество, охотно давали деловые советы и с удовольствием принимали Люси с матерью у себя дома.
Их собственный магазин, не в пример магазину Трейси, имел две витрины. На втором этаже дома располагались просторные апартаменты, в оформлении которых Энн проявила несомненный художественный вкус. Трейси привела в полный восторг отделанная мрамором ванная комната, расписанная в весьма оригинальной технике, хотя Энн со свойственной ей скромностью заверила, что перенять ее не составляет никакого труда.
Кроме того, к их дому, как и к ее собственному, примыкал участок, однако не запущенный, а аккуратно разбитый на красивый внутренний двор, предназначенный для отдыха, и прекрасно ухоженный огород, при виде которого у Трейси зачесались руки от желания поскорее заняться своим.
В настоящий момент Люси как раз гостила у Филдингов. И Трейси, с трудом оторвавшись от созерцания витрины, искусно задрапированной тканью, служившей прекрасным фоном для экспозиции зимней обуви, взглянула на часы.
Господи, неужели так поздно? — всполошилась она. Люси может подумать, что мама про нее забыла. Оформление витрины заняло гораздо больше времени, чем Трейси предполагала, не говоря уже о долгом телефонном звонке от одного из поставщиков обуви. Пора было переодеваться и идти к Филдингам.
Энн пригласила их обеих на семейное чаепитие, и Трейси, не желая злоупотреблять любезностью хозяйки, неохотно согласилась. Она чувствовала себя неловко оттого, что ничем не могла пока ответить на их гостеприимство.
Собственно говоря, Трейси, вероятнее всего, отклонила бы предложение, если бы вчера поздно вечером, когда они с Люси уже собирались ложиться спать, к ним как снег на голову не свалился ее поверенный Николас Форбс, объяснив, что проезжал мимо и решил навестить их.
Она, как и дочь, не привыкла видеть у себя дома мужчин, но постаралась скрыть охватившее ее возмущение и раздражение. В конце концов, это была просто любезность, дружеский визит. И все же… Все же…
Скорее всего, Трейси ошибалась, но ей показался подозрительным взгляд, которым Николас окинул ее обтянутую джинсами и майкой фигуру. Взгляд этот был не то чтобы похотливым, но, без сомнения, не лишенным сексуального интереса.
Конечно, от той восемнадцатилетней девушки, безропотно перенесшей болезненное и неумелое обращение гораздо более сильного, чем она, парня, ставшего ее первым и единственным сексуальным партнером, не осталось почти ничего. Теперь, в свои двадцать девять лет, Трейси разбиралась в людях гораздо лучше, чем тогда. Да, она избегала секса, выкинула его из своей жизни, не испытывая при этом ни желания, ни любопытства, и не нуждалась в этом смысле в мужчине без всяких для себя неудобств.
