Что касается детской литературы, то он скорее листал, чем читал романы о пиратах, но с огромным интересом рассматривал иллюстрации. Особенно ему нравилась серия Эмилио Салгари[6]: «Тайны черных джунглей», «Пираты Малайзии», «Тигры Момпрасем». Рассматривая их, он погружается в мечты, вместе с героями участвует в приключениях на море, хотя сам плавать не умеет и никогда не научится. Классика — «Оливер Твист», «Робинзон Крузо», «Путешествия Гулливера» и «Остров сокровищ» — тоже составляла часть его детской библиотеки. Правда, как признавался Феллини, не все эти книги он дочитал до конца. Впоследствии Федерико также не был увлеченным читателем, за исключением, может быть, романов Сименона об инспекторе Мегрэ. Он станет серьезным читателем довольно поздно, к годам пятидесяти, когда будет страдать бессонницей.
Туллио Кезич, кинокритик из «Коррьере делла сера», друг Феллини на протяжении более сорока лет, написавший его строго документированную биографию, считает, что Федерико никогда не был и большим любителем кино. В 1969 году в передаче американского телевидения Эн-би-си, посвященной Феллини, на вопрос, какие фильмы повлияли на его творчество, кинорежиссер ответил:
«Мои первые воспоминания о кино восходят, пожалуй, к фильму „Мацист в аду“ в местном кинотеатре „Фульгор“, куда меня водили родители совсем маленьким. Я сидел на коленях у отца, зал был полон, было душно, пахло дезинфекцией, раздражающей горло и вызывающей головокружение. В этой несколько дурманящей атмосфере у меня сохранились в памяти желтоватые кадры с множеством красивых женщин. А еще я вспоминаю диапозитивы, которые показывали нам священники в большом зале с деревянными скамьями, — виды церквей в черном и белом, Ассизи[7], Орвието[8]. Но, говоря о кино, я прежде всего вспоминаю афиши, приводившие меня в восторг… Я не знаю классиков кино: Мюрно[9], Дрейера[10], Эйзенштейна[11], я их работ, к моему великому стыду, никогда не видел».
В 1993 году историк итальянского кино Антонио Коста во время ретроспективы, посвященной кинематографическому наследию, подчеркнул, что невозможно вести речь об истории отечественного кинематографа, не сказав о «воспоминаниях Маэстро». Речь шла о немом фильме режиссера Гидо Бриньоне, впервые показанном в Италии в марте 1926 года на ярмарке в Милане (после предварительной цензуры в октябре 1925 года). Феллини говорил об этом фильме столько, что сделал намного больше, чтобы извлечь его из забвения, чем восстановленная и озвученная версия или последующие версии этого фильма, как, например, версия Риккардо Фреда, сделанная в 1962 году.
Следует отметить, что маленького Федерико не очень увлекали диапозитивы с изображением мадонн, святых, церквей, которые показывали ученикам священники в холодном и неуютном зале прихода. Он предпочитал проводить время со своими марионетками, которые мастерил сам. Сначала он рисовал их на картоне, вырезал, затем прикреплял к ним маленькие головки из гипса или пластилина. Чтобы раскрасить их, он растирал в пыль кусочки обожженной глины и разводил ее в воде. А для их костюмов собирал самые разнообразные материалы, когда во второй половине дня шел на дополнительные занятия в школу. Когда он проходил мимо магазинчика Амедео, доброго торговца кожаными изделиями, тот давал ему обрезки кожи; немного подальше, в столярной мастерской, ему давали легкие деревянные пластинки. Закончив марионеток, он заставлял их пережить тысячи приключений своих любимых героев. А когда он не занимался своими марионетками, он мог проводить часы в туалете перед зеркалом, покрывая лицо рисовой пудрой или рисуя усы и брови жженой пробкой.
«Как мне хотелось бы, раз и навсегда, найти мужество, чтобы сказать, какие книги я не читал… Попробуем вспомнить моих духовных отцов: Пиноккио, Биби и Бибо, Диккенс, Фортунелло, Бурраска, „Остров сокровищ“, По, Арчибальдо и Петронилла, Верн, Сименон, с кем мы стали друзьями и кем я восхищаюсь… Ямбо — кто его помнит? — писал романы, иллюстрируя их рисунками, которые мне очень нравились. Среди многих своих героев он создал один персонаж по имени Местолино. Это был действительно мой портрет: худенький мальчуган с взлохмаченными волосами, неспособный говорить правду… Я не храню воспоминания, я их все поместил в свои фильмы. Продемонстрировав их публике, я убрал их из памяти, и, кроме того, я больше не в состоянии отличить то, что было на самом деле, от того, что я придумал».
В документальном фильме «Федерико Феллини: Я великий лжец», созданном в 1992 году Дамианом Петтигрю, Феллини заявляет:
«Память — это такой таинственный, такой неопределенный инструмент. Порой она сталкивает нас с чем-то, чего и не было в нашей жизни, но она являет нам это в таких измерениях, в таких ощущениях, которые мы неспособны осознать, но мы почему-то уверены, что пережили это, что это было на самом деле. Меня совершенно естественным образом тянуло придумать себе детство и юность, отношения внутри семьи, связи с женщинами, другую жизнь. Мне кажется, что я постоянно что-то придумываю. Мои выдумки мне представляются намного более реальными и интересными, чем действительность. Таков случай с моим родным городом Римини: настоящий город, где я родился и вырос, отступает на задний план, уступая место городку, вымышленному в мельчайших деталях в моих двух фильмах: „Маменькины сынки“ и „Амаркорд“. Теперь мне кажется, что вымышленный Римини оказал гораздо большее влияние на мою жизнь, чем топографически выверенный приморский городок Римини. Короче говоря, я великий лжец, таков вердикт».
Семья Феллини часто переезжала. После авеню Дарданелли жила в палаццо Рипа, авеню Огусто, 115, в самом центре города, а в апреле 1926 года — на улице Алессандро Гамбалунга, 48, в палаццино Чешина, вилле с небольшим садом перед ней и большим огородом позади, с видом на театр Политеама. Однажды Федерико услышал громогласные крики в глубине сада: «Убийца! Убийца! Я тебе кости переломаю, я тебя разорву на куски!» Это была репетиция знаменитой труппы из Неаполя «Белла Стараче Сайнати». В ту пору Федерико было чуть больше семи лет, так как труппа «Стараче» была распущена в 1928 году. Невысокий каменный забор отделял сад от здания театра. Повиснув на заборе, мальчик таращил глаза так старательно, что один из артистов обратил на него внимание, помог перемахнуть через забор и позволил войти в таинственную пещеру. Его поразили декорации, лакированное дерево, темно-красный занавес. Молодая женщина, занимаясь вязанием, подавала реплики актеру в баскском берете. Вдруг голос матери вернул Федерико к реальности: «Федери! Макароны готовы! Быстро к столу!»
Несколько дней спустя родители взяли его на спектакль. Огромный черный локомотив, появившийся из глубины сцены, угрожал раздавить женщину в трико, привязанную к рельсам. Она была спасена в последний момент, как раз перед тем, как опустился тяжелый занавес из красного бархата. Спасителем оказался мужчина, в котором Федерико узнал актера в баскском берете. Восторженное отношение Феллини к театру, к спектаклю, который он увидел вслед за цирковыми представлениями и своими марионетками, сохранится у него на всю жизнь.
