— Янис, ты… чего? — окликнул меня из-за спины какой-то сдавленный, грубый пропитой голос.
— Кто сказал? — прохрипел в ответ я. И, резко развернувшись, устремил свое оружие в направлении ближайшего из головорезов.
Не тут-то было. И на сей раз мне так не повезло. Разбойник отпрянул, бранясь сквозь зубы. А подельник его, худо-бедно смекнув, что к чему, пырнул в мою сторону ножом. Целя в бок.
Увернуться мне во-первых не удалось… а во-вторых, было и ни к чему. Первый шаг и без того был сделан. Я посеял неразбериху в нестройных рядах противника. Ослабил лесную шайку, отвлек от добычи. И тем самым выиграл время для следующего этапа. Когда мне надлежало явить себя настоящего и супостатам, и их жертвам.
Мысленно произношу другое заклинание… вернее, вариацию прежнего. И со скоростью, в материальном мире едва ли кому доступной, возвращаюсь в свое тело. Промелькнул перед глазами лес — и вот уже я снова обнаруживаю себя, лежащим в траве. Вернее, тело, обретенное в этом мире: богатырского вида человек в доспехах рыцаря-храмовника.
Голова раскалывалась как с похмелья. И гудела, словно колокол собора, в который со всей дури врезал ни в меру ретивый служка. В глазах двоилось.
Увы и ах — к некоторым вещам привыкнуть невозможно. Но можно пересилить себя. Как, кстати, того требуют обстоятельства. Да и роль отыгрывать, имидж, на себя взятый, тоже не помешает. Что в моем случае значит: молиться, поститься, блюсти заповеди. И терпеть, терпеть, терпеть. Превозмогая, в том числе, и боль бренного тела.
Так что, рывком поднявшись, и стряхивая листья с доспехов, я постоял несколько секунд, пошатываясь и восстанавливая дыхание. После чего, выхватывая меч, со всех сил бросился к месту встречи монахов и разбойников. Было до него недалеко — по моим прикидкам, меньше полкилометра. Или тысяча-полторы футов.
Когда же, с мечом наперевес, я добрался до места, увиденное меня вполне порадовало. Потери шайка успела понести существенные. Рыжий верзила, названный Янисом, валялся на обочине тракта — на потемневшей от крови земле. Еще один разбойник сидел, привалившись к дереву и обхватив руками голову. При этом он тихо-тихо стонал и, судя по остекленевшему взгляду, едва ли хотя бы воспринимал действительность. Третий из лесных «работников ножа и топора» стоял, опустив вышеупомянутый топор. Другой рукой он зажимал разбитый нос, из которого на траву падали темные капли.
Так что, по большому счету, полноценный противник у меня остался один-одинешенек. Зато со свирепой физиономией и здоровенным ножом, лезвие которого успело испачкаться в крови.
Хуже было то, что молоденький монах уже не подавал признаков жизни. Но валялся на траве словно большая выброшенная кукла. Его даже не пинали… да что там — и внимания не обращали.
Спутник юнца в рясе неподвижно сидел на своем муле и лишь бормотал скороговоркой молитву, шевеля обескровленными губами. О чем просил старик-монах, об отпущении грехов или о ниспослании помощи, узнать мне было не дано. Вероятнее, желал он все-таки последнего. Ибо очень уж заметно просиял лицом при виде могучего рыцаря, движущегося по тракту в его сторону. Тем более, что доспехи оного рыцаря украшал местный символ веры — растопыренная пятерня.
Ах, если бы мое появление заметил только старый монах! Все прошло бы гораздо легче. Но нет, тот разбойник, что менее всех пострадал в подстроенной мною потасовке, приметил меня чуть ли не раньше. Причем ни доспехи, ни меч, ни даже внушительный рост его не устрашили. Видимо, не рад оказался головорез, давнему неприятному инциденту с дракой между подельниками. Вот и решил хоть на ком-нибудь выместить злость.
Коротко рявкнув — ни дать ни взять, старый дворовый барбос — разбойник ринулся на меня, умело целясь ножом. Атаку эту я парировал выставленным плашмя мечом… но, видно, неуклюже, не слишком умело. Потому что противник мой злорадно гоготнул, отскакивая и уходя от возможной контратаки. Да и бросил так небрежно:
— Э! Тебя где драться учили? В монастыре?..
— В женском, ага, — вторил, воспрянув духом, и второй из головорезов.
Забыв вроде даже о разбитом носе, он поднял свое оружие. И двинулся ко мне, обходя с боку. Да примериваясь для атаки сзади — например, чтоб обрушить топор на мою многострадальную голову.
Что ж. Лучше бы он этого не делал. Ибо, хоть и боец из меня — не чета сэру Готтарду, прежнему владельцу этого тела, но уж такие, столь очевидные, намерения распознать было под силу даже мне. Распознать и упредить.
Резко развернувшись, я встретился с обладателем топора лицом к лицу.
«Хр-ранитель со мной!» — проревел я для формы. Одновременно устремляя вперед руку с зажатым в ней мечом. То был добротный клинок, выдержавший множество схваток. Тело разбойника, не защищенное доспехами, он пронзил легко. Пронзил насквозь и с хрустом.
