— Ты ничего не понимаешь, Долли! — со вздохом огорчения перебил ее Монгомери. — Впрочем, чего же можно ждать от легкомысленной девицы… Ты больше интересуешься спортом и разной белибердой, вроде социалистических брошюр, чем наукой. Ты даже никогда не спросила о моих работах, о моих достижениях, о моем последнем открытии. Ты, моя единственная дочь, ничего о нем не знаешь…

— Это «лучах-то смерти»? — перебила его, вскакивая, Долли. — Ты прав, я ничего о них не знаю и не желаю знать. Ты изобрел прибор, посредством которого можно испепелить целые города и тысячи людей сделать несчастными… Что хорошего в твоем изобретении? Вот, если бы ты изобрел машину, которая бы способствовала счастью человечества, тогда бы я непременно заинтересовалась, уверяю тебя. А то — «лучи смерти»! Бррр! Откровенно сказать, отец, я пока не верю в их практическое применение, а то бы я…

Молодая девушка замолчала, опустив глаза.

— Что бы ты сделала? Продолжай! — сердито вскричал профессор.

— Скажи, отец, что ты намереваешься предпринять с твоим изобретением? — вместо ответа спросила Долли, похлопывая газетой по колену.

— Что с ним сделаю? — задумчиво протянул профессор, — пока, сказать откровенно, я над этим не задумывался. Во-первых, мое открытие даст мне то, в чем мы оба нуждаемся, — деньги… Тебе известно, что мы живем на проценты с небольшого капитала. Мне не хватает средств для моих работ, и ты отказываешь себе в лишнем платье…

— Но я не чувствую себя от этого несчастной! — с ослепительной улыбкой перебила его Долли.

— Знаю! — произнес профессор, — но молодой девушке необходимо иметь много платьев и всяких блестящих штучек, которые оттеняют ее наружность и делают ее более привлекательной. Несомненно, мое изобретение даст мне все, что я захочу: деньги, славу, власть. О, ты ничего не понимаешь, девчурка! Как-нибудь я поговорю с тобой подробнее об этом, а пока мне нужно работать.

Профессор встал с качалки, собираясь направиться в лабораторию, но Долли жестом остановила его.

— Одну минутку, отец! — заговорила она тихо, — я должна тебе кое-что сообщить. Я получила письмо от Тома Грея.

— Я не желаю ничего слышать об этом человеке! — вскричал сердито Монгомери, — я уже тебе говорил об этом добрый десяток раз! Я слишком тебя люблю, чтобы согласиться выдать тебя замуж за этого голодранца! Ну, ладно, положим, ты выйдешь за него замуж. Как вы будете жить? Плодить нищих? Он — простой механик-самоучка, рабочий, да еще, вдобавок, заражен коммунистическими бреднями. Я не могу тебе дать денег, чтобы ты имела возможность содержать твоего мужа; видеть же тебя и моих будущих внуков нищими я не желаю.

— Том Грей не нищий! — гордо перебила его Долли. — Он работает на сталелитейном заводе в Блеквиле и трудом зарабатывает хлеб. Я тоже буду работать, и мы проживем…

— Глупости! — перебил ее сердито Монгомери, — глупости и бредни! Я понимаю, что романтическое сердце двадцатилетней девицы могла тронуть эта история на взморье! Взбалмошная девица выезжает в море на уютной гичке, не умея, как следует, грести и плавать; гичка перевертывается вверх дном… На сцену появляется спаситель — долговязый парень с мозолистыми лапами — и извлекает благополучно взбалмошную девицу из бездны морской… Словом, все — как в хорошем, честном романе. Я признаю, Долли, я признаю, черт меня побери, что Том Грей спас тебя от смерти, я верю этому, но из этого еще не следует, что ты должна выйти за него замуж. Я терпеть не могу романов! Зачем ты это хочешь сделать? Наплодить кучу нищих, как я уже говорил? Ты знаешь, какой кризис промышленности в Штатах, какой застой, какая колоссальная безработица. Сегодня Том Грей работает на заводе, завтра его уволят, и он умрет с голоду. Очень приятная перспектива, нечего сказать! Будь благоразумна, Долли, моя девчурка! Выкинь его из головы! Я не стесняю твоей свободы, ты бываешь всюду, где хочешь… Ты молода, красива и найдешь себе более подходящего жениха.

— Я выйду замуж только за Тома Грея! — спокойно и решительно произнесла Долли и направилась к двери.

Профессор Монгомери огорченно вздохнул и сердито пробормотал ей вслед:

— Ну, положим… Это еще мы посмотрим… Глупая девчонка!

Неожиданный гость

Большой четырехместный «Форд» почти бесшумно подлетел к чугунной ограде сада профессора Монгомери и остановился у решетчатых ворот. Сидевший рядом с негром-шофером худой, длинный, бритый грум, в сером шелковом цилиндре и сером длинном пальто, выскочил из автомобиля. Он подошел к воротам, внимательно осмотрел их, толкнул узкую дверцу калитки с правой стороны ворот и вернулся к автомобилю.

— Ну? — отрывисто бросил ему сидевший в автомобиле Джим Маклин, нефтяной король.

— Ворота закрыты и заперты висячим замком, сэр! — почтительно, приподнимая цилиндр, ответил грум. — Калитка не заперта, сэр!..

Джим Маклин грузно вывалился из автомобиля, отрывисто бросил шоферу: «ждать здесь!» и мелкими шажками заковылял к калитке, которую распахнул перед ним предупредительно грум.

Джим Маклин поднялся по ступеням до ведущей в дом двери, прочитал надпись на карточке, усмехнулся, блеснув золотыми зубами, и решительно нажал кнопку звонка.

Через несколько секунд дверь широко распахнулась, и на пороге показалась внушительная фигура тетушки Джен.

— Что вам угодно, мистер? — грозно прогудела она, ощупывая своими ястребиными глазами стоявшего перед ней толстяка.

— Я — Джим Маклин! Мне необходимо видеть профессора Монгомери, — проскрипел нефтяной король.

— Хотя бы вы были сам черт, вы его не увидите! — решительно заявила тетушка Джен. — Вы грамотны? Вы читали надпись на дверях? Посторонитесь, иначе я вас расплющу дверью, толстый нахал!

Коротенькие ручки Джима Маклина одновременно опустились в карманы широкого серого пальто. В его правой руке блеснул «Кольт», в левой захрустела белая бумажка.

— Пропустите меня, чертова баба! — бешено захрипел он, направляя пистолет в монументальную грудь домоуправительницы и одновременно протягивая ей белую бумажку. — Берите деньги, здесь чек на тысячу долларов. Посторонитесь, или, клянусь хвостом сатаны, я всажу пару пуль в ваши дыни!

Тетушка Джен озадаченно таращила свои ястребиные глаза на маленькое круглое отверстие в стволе автоматического пистолета и на беленькую бумажку. Цифра в тысячу долларов произвела на нее не меньшее впечатление, чем страшное оружие, и в первый раз в жизни ее гранитная стойкость была разбита.