- Нет здесь, голубок, пограничников поблизости,- открыла двери будки Надежда Иосифовна.- Проходите, грейтесь. Я только что печку истопила. Отдохнете малость да и пойдете, куда вам нужно.
Незнакомец вошел в будку, протянул руки к полуоткрытым дверцам печки,
В ней жарко краснели угли, над которыми змеились синеватые языки огня.
- Зачем же вам спички были надобны, мамаша? - повернулся он к Надежде Иосифовне.- Вот же огонь. От него же можно фонарь зажечь.
- И правда! Вот же глупая бабская голова! - всплеснула руками Надежда Иосифовна.- Совсем я, голубок ты мой, из виду печку упустила. Спасибочки тебе, что надоумил. Я вот сейчас фонарь зажгу, оно и веселей будет.
- Не надо, мать! - сказал незнакомец.- В темноте уютней.
- Не надо так не надо. Можно и посумерничать.- Надежда Иосифовна послушно отставила керосиновый фонарь в сторону.- А ты, голубок, садись. Грейся, сколько душе угодно. Осень вона какая нынче злющая.
- Не перевелись еще добрые люди,- ответил незнакомец.- Вот еще бы чаю стаканчик, так я на всю жизнь вашим должником буду.
- И чаю найдем,- открыла тумбочку Надежда Иосифовна.- У меня и сахар есть.
Незнакомец сел на табуретку возле печки, вытянул длинные ноги, закрыв ими проход к дверям. «Никак боится, чтобы я из будки не вышла,- напряглась Сурмач.- Как же мне позвонить на заставу?»
- Часто у вас люди бывают? - послышался из сумерек голос незнакомца.- Заходят погреться?
- Уга! Кто это на ночь глядя потащится сюда? - наливая в кружку чай, как можно равнодушней ответила Надежда Иосифовна.- Разве только сменщица моя придет.
- Когда?
- Да уж час назад, как должна была заявиться, и все нет. Вот обожду минут этак десять, да и буду звонить ей.
- Нет дисциплины,- посочувствовал незнакомец, принимая кружку с чаем.- Никакой совести у вашей сменщицы.
- И не говори, касатик. Вот позвоню сейчас и дам ей такое осрамление, что она у меня долго помнить будет.
Надежда Иосифовна подошла к телефону, сняла трубку. От нервной напряженности перехватило дыхание. Трубка в руке предательски дрожала. Незнакомец у печки сразу же перестал прихлебывать из кружки - прислушивался.
- Дежурный по заставе слушает! - долетел из трубки молодой голос.- Але?!
- Это звонит Сурмач с переезда,- сиплым от волнения голосом сказала Надежда Иосифовна.- Срочно высылайте на переезд смену! Слышите? А то сейчас кину все, и делайте себе что хотите.
- Какую смену? - удивленно спросил дежурный по заставе.- Ничего не понимаю.
- Мое дежурство окончилось,- незнакомым самой себе голосом сказала Надежда Иосифовна и почувствовала, что на лбу выступил холодный пот.- Давайте мне подмену. Чуете?
- А при чем здесь мы? - не переставал удивляться дежурный по заставе.- Вы не туда звоните.
- Туда,- Надежда Иосифовна впилась глазами в темную неподвижную фигуру незнакомца.- Позовите начальника.
- Минутку,- донеслось из трубки.
- В карты режутся где-нибудь,- пожаловалась Надежда Иосифовна пришельцу.- Не дозвонишься к ним, лодырям. Вот я сейчас самому начальнику все и выскажу.
- Правильно,- согласился незнакомец и хлебнул из кружки.- Я же говорю - никакой дисциплины.
- Але,- в то же мгновение услышала Надежда Иосифовна басистый голос.- Начальник заставы слушает.
- Сурмач с переезда говорит. Я звоню, звоню, а никто ничего знать не хочет. У меня дежурство окончилось… Давайте быстрей смену, а не то…
- Надежда Иосифовна? У вас кто-нибудь есть в будке?…- перебил ее начальник заставы.- Я правильно вас понял?
- Да.
- Ожидайте, срочно выезжаем. Будьте осторожны.
- Хорошо.
Услышав привычные гудки, она положила трубку и, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди, обессиленно опустилась на табуретку, стоявшую у маленького столика.
- Дозвонились? - спросил незнакомец, ставя на тумбочку пустую кружку.- Что начальник сказал?
- А чтоб на их лихо! - махнула в темноте рукой Надежда Иосифовна.- Не раньше чем через час человека пришлют. Сменщица прихворнула.
Незнакомец встал с табуретки.
- Ну, мне пора идти. Спасибо, мать, за все.
- Да что вы! Посидите еще,- заволновалась Надежда Иосифовна.- И мне веселей будет.
- Нет, мамаша, надо идти.
В голосе пришельца была неуверенность. Чувствовалось, что ему не очень хотелось вылезать на холод.
- Тогда на дорогу еще чайку выпейте,- загремела чайником Надежда Иосифовна.- В такую погоду не повредит кипяточек.
- Это можно,- согласился незнакомец.- Действительно не повредит.
Он сел. «Быстрее бы уже приезжали! - мысленно взмолилась Надежда Иосифовна.- Хоть бы машина у них в дороге не испортилась!»
- У вас, мамаша, какой размер шинели? - вдруг спросил незнакомец.
- Сорок восьмой,- отозвалась Сурмач.- А что?
- А мне показалось пятидесятый. Уж больно велика она вам, не по росту.
- Велика, голубок, велика. Но ничего, теплая. Мне ведь в ней не красоваться, а на работу ходить.
- Оно так.
«Чего это он о шинели разговор завел? Неужто раздеть меня хочет? - похолодела Надежда Иосифовна.- И разденет. Вокруг нигде никого. Криком кричи - никто не услышит».
Дрожащими руками она налила чаю и долго размешивала сахар в кружке. Сама не сводила глаз с темного окошечка, которое выходило на дорогу, ведущую на погранзаставу. В темноте мигнули и погасли два огонька. «Они! - радостно екнуло сердце, и в тот же момент все ее существо охватила тревога.- Нужно громко заговорить, чтобы не услышал гул машины».
Сурмач подала незнакомцу кружку, затопала по тесной будке кирзачами, ни на секунду не останавливаясь, начала звучно жаловаться на эту отвратительную погоду.
Гул мотора приближался.
Незнакомец вскочил.
Мотор утих.
Надежда Иосифовна прислонилась к стене, на которой был выключатель, холодея от страха, потянулась к нему непослушной рукой.
Двери резко открылись.
Ярко вспыхнула электрическая лампочка под потолком.
В будку с пистолетом в руке вскочил начальник заставы. За ним - пограничники с автоматами.
- Бросай оружие! Руки на стену!
Надежда Иосифовна взглянула на незнакомца и побелела. В руке он держал пистолет. Пограничники навалились на него, отобрали оружие. Незнакомец заревел от ярости и успокоился только тогда, когда его связали.
- Не раскусил я тебя, сволочь! - с ненавистью глянул арестованный на Надежду Иосифовну.- Давно б ты у меня кровью сошла!…
- В машину его! - приказал начальник заставы и повернулся к побледневшей женщине.- Мужественный вы человек, Надежда Иосифовна…
- Э-э, баба! С тобой каши не сваришь! - пробудил Надежду Иосифовну от воспоминаний голос почтальона.- Так не нальешь чарку для сугрева души? Нет? Ну как себе хочешь… Вот на тебе бумагу. Весь телефонный разговор здеся записан.
Почтальон сунул ей в руку бумажку, кинул окурок на припечек. Постоял, все еще на что-то надеясь, безнадежно вздохнул.
- Ну, тогда будь себе жива-здорова.
Старик вышел. Надежда Иосифовна непонимающе глянула на бумагу, повертела ее в руках. Подошла к окну, села на широкую скамью и начала вслух медленно читать:
- …За заслуги… вы награждены медалью «За отличие в охране государственной границы СССР»… «О, боже! - Надежда Иосифовна беспомощно опустила натруженные руки на колени.- За что? Неужели за… Так это же всего три недели назад было…»
Она тогда стояла возле шлагбаума и смотрела на луг. На нем загорелая деревенская ребятня играла в футбол.
Недалеко от них паслись кони, вперемешку с ними лениво бродили пестрые коровы.
В воздухе плыла серебристая паутина - стояли последние дни бабьего лета.
Багровое солнце медленно оседало за дальний лес.
Надежда Иосифовна перевела взгляд на дорогу, которая вела в город. По гравийке шла к переезду женщина в синем платке и черном плаще. Надежда Иосифовна присмотрелась к ней, стараясь узнать. Но женщина была незнакомая. В левой руке она несла узелок. Странно было наблюдать, как она свободной рукой, в такт своему шагу, делает отмашку. Что-то было в ее движениях угловатое, резкое.
Женщина согнулась крюком, подлезла под шлагбаум и направилась прямо к Надежде Иосифовне. «Гладкая молодица,- подумала Сурмач, разглядывая незнакомку.- Видать, на хороших харчах росла».
Женщина приблизилась, молча остановилась рядом. Цепкие глаза ее ощупывали Надежду Иосифовну. Ей стало не по себе от такого осмотра. Казалось, что незнакомка раздевает ее взглядом. Надежда Иосифовна застегнула верхнюю пуговицу на кофте и, пересилив себя, приветливо улыбнулась.
- Чего это ты, молодичка, глядишь на меня, как конь на хомут? - все так же улыбаясь, сказала она.- Смотришь так, словно я у тебя одолжила и не отдала.
Женщина в ответ глухо замычала, начала что-то быстро показывать пальцами. «Неужто немая? - оторопела Надежда Иосифовна.- Что она хочет?»
Незнакомка жестикулировала почти перед самым ее лицом. Надежда Иосифовна отступила на шаг, не сводя взгляда с неспокойных рук пришедшей. «В перчатках. Ишь ты. А ведь еще не холодно,- подумала Сурмач.- И глаза недобрые. Бесстыжие какие-то, настороженные».
- Куда это ты собралась, молодичка? - участливо спросила Надежда Иосифовна.- Далекая у тебя путь-дорога?
Женщина замычала, вновь непонятно что-то стала объяснять пальцами. «Нужно сообщить на заставу,- мелькнуло в голове у Надежды Иосифовны.- Если все у нее как положено, пусть себе идет куда надо».
Ведя в руке велосипед, подошла знакомая девушка. Весело поздоровалась и, не обращая ни малейшего внимания на немую, начала расспрашивать, как живут замужние дочки Надежды Иосифовны. Сурмач начала рассказывать.
- А мужья их? - допытывалась говорливая знакомая.- Они по-прежнему служат на…
- Там, там,- не дала ей договорить Надежда Иосифовна, боясь, что у девушки вот-вот сорвется с губ: «на границе».- Дочки тебе, Насточка, привет передают. Хорошо живут, не жалуются.
Немая стояла рядом с равнодушным видом.
- Ты вот поговори с молодичкой,- обратиласьк девушке Надежда Иосифовна,- а я побегу в будку, там у меня уже чай выкипел. Заговорилась я с вами.
Забежав в будку и, глядя через окно, как немая что-то знаками объясняет девушке, сняла трубку.
- Слушаю вас! - сразу же ответил молодой голос.- Кто говорит?
- Это Сурмач с переезда,- тихо сказала Надежда Иосифовна.- Тут какая-то женщина возле шлагбаума трется. Не местная. Вроде немая. Не нравится почему-то она мне.
- Постарайтесь ее немножко задержать. Придумайте что-нибудь. А мы сейчас же выезжаем. Поняли меня, Надежда Иосифовна?
- Хорошо, поняла.
Она положила трубку в гнездо и глянула на литровую бутылку с молоком, которую захватила на дежурство. «Городские до молока охочие,- подумала Надежда Иосифовна, зубами вытаскивая бумажную пробку.- Не откажется».
Она открыла дверь, стала на пороге и, держа в руке бутылку, обратилась к немой женщине:
- Иди, молодичка, отдохни малость. Вот молока тебе налью. Попьешь - веселей идти будет.
Немая, которая стояла боком к Надежде Иосифовне, даже и ухом не повела. «Да она еще и глухая,- отметила про себя Сурмач.- Бедная женщина. У нее, может, и детки есть. Как же тогда она с ними разговаривает?»
Ей по- женски стало жаль глухонемую. «Это же человеку так не повезло в жизни, не от добра же она пешком по дороге шла. Бона и чулки у нее порваны. Видать, немало она попоходила на своем веку -ноги ишь какие сухие да жилистые».
В душе Надежды Иосифовны шевельнулась досада на самое себя за то недоверие к глухонемой, которое заставило ее позвонить пограничникам. «Быстрей бы они приезжали,- вздохнула Сурмач.- Проверят и отпустят несчастную. Тогда и у меня на сердце спокойней будет».
Успокаивая себя таким образом, она сошла со ступенек крылечка и знаками пригласила глухонемую в будку. Та, заметив в ее руках бутылку с молоком, показала: дай. Девушка с велосипедом подтолкнула незнакомку к будке: иди. Сама попрощалась с Надеждой Иосифовной и, сев на велосипед, помчалась по дороге.
Глухонемая зашла в будку, села на табуретку и начала жадно глядеть, как льется в кружку молоко. Налив до краев, Надежда Иосифовна отрезала ломоть хлеба и, положив его на кружку, подала глухонемой. Та торопливо сняла шерстяные перчатки и с такой жадностью набросилась на еду, что на нее было больно смотреть.
Надежда Иосифовна взглянула на ее руки и невольно вздрогнула. Они были волосатые, совсем не женские. На левой руке около большого пальца синела непонятная, выколотая тушью буква. От внезапной тревоги Надежде Иосифовне сделалось даже дурно. Хотелось бессильно опуститься на табуретку, но она, пересилив минутную слабость, осталась стоять.
Послышалось урчание машины. Глухонемая сразу перестала жевать. На лице ее появилась тревожная настороженность.
Чувствуя, как противно дрожат колени, Надежда Иосифовна подошла к глухонемой и стала наливать ей в кружку молоко.
- Испей, молодичка,- заговорила она.- Во всей нашей деревне такого молочка не сыщешь.
Незнакомка резко оттолкнула ее руку. Белая струя молока плеснула на пол. Глухонемая вскочила, ринулась к двери.
- Назад!
Держа палец на спусковом крючке автомата, через порог шагнул пограничник. Глухонемая испуганно замычала, стала задом отходить от дверей.
В будку вскочили несколько солдат с офицером.
- Гражданка, ваши документы! Глухонемая повернулась к офицеру спиной.
- Смотрите, она что-то рвет за пазухой! - крикнула Надежда Иосифовна.- Не позволяйте ей!
Пограничники схватили глухонемую за руки. В пальцах она комкала кусочки бумаги и изо всех сил старалась дотянуться до них ртом. Рослый сержант, покраснев от натуги, разжал ее увесистый кулак.
- Обыскать!
Через несколько минут офицер держал в руках небольшую, нарядно одетую куклу. Испытующе, украдкой глянул на задержанную. Лицо глухонемой было невозмутимо, волнение выдавал только лихорадочный блеск глаз, которые были устремлены на куклу. Офицер повертел куклу в руках, ощупал каждую складочку ее наряда и вдруг начал откручивать голову. Немая протестующе замычала.
