Легла поздно. А рано утром сегодня всех нас разбудил пронзительный «междугородний» звонок. Машка почему-то испугалась и дико заревела. Звонил С. Я. Маршак, читал стихи, которые он написал для «Костра», а Машка все ревет. Даже в Москве слышно.

– Что у тебя там такое? Радио?

– Это не радио. Это Машка.

23.9.57.

Пришла с прогулки и рассказывает мне что-то:

– Бал-бал-бал-бал!..

Понял все-таки. Оказывается, видела в парке своего старого приятеля Сашу (человека, который на три месяца старше ее). А этот Саша таким образом шалит – языком болтает: бал-бал-бал-бал!

…Вчера мама купила Машке демисезонное пальтишко. В этом зеленом пальто с широким кушаком и прямыми плечами Машка похожа на пленного немецкого солдата.

1 ГОД 2 МЕСЯЦА

11.10.57.

Сегодня навестила нас Машкина любимица – тетя Маша. Девочка была в восторге. Началось с того, что она с места в карьер начала «пугать» старуху: рычать на нее. Потом побежала на кухню, стащила пирожок и принесла его на тарелочке тете Маше. И весь вечер не отходила от своей гостьи. А когда та собралась уходить, Машка с решительным видом стала в прихожей у входных дверей и растопырила ручки: дескать, не пущу!..

Позже помогала мне топить печку. Я бросал в топку маленькие чурочки-полешки. Машке тоже захотелось что-нибудь бросить. И вот – с самыми добрыми намерениями – она берет со стола и бросает в огонь новые бабушкины очки. Еле-еле успел выхватить их из пламени.

21.10.57.

Прости меня, дочка: опять на десять дней запустил твой дневник.

А ты тем временем растешь и развиваешься.

Ты уже очень много знаешь. Ты любишь разглядывать картинки: какие угодно – в «Огоньке», в «Мурзилке», в детской книжке, в четырехтомнике Брема и даже в «Ленинградской правде». Словарь твой с каждым днем обогащается, ты знаешь очень много слов, но говорить – все еще не говоришь. Копишь.

25.10.57.

Вчера мама купила Машке маленький столик и такой же стульчик. На спинке стула изображен петух, на столике – четыре резвых козочки.

Машка обедает теперь как большая.

Сегодня у нее в гостях тетя Ляля и тетя Нина. Шьют ей шубку из папиных военных меховых штанов.

29.10.57.

С Машкой вижусь мало. Работаю. Ко мне ее не пускают. А она при первом подвернувшемся случае пытается проникнуть в мою комнату. Мама уверяет, что комната моя для нее – волшебный замок. Цыганская безалаберщина, нагромождение всяких нужных и не очень нужных предметов, обилие папиросных и других коробок, бумаг, журналов, книг, окурков, спичек и тому подобного – все это вызывает блеск в Машкиных глазах, как только она появляется на пороге моего «кабинет-сарая».

По-настоящему мне следовало бы готовиться к Машкиным визитам, наводить кое-где некоторый порядок. А то и пример дурной, и слишком много соблазнов для нее, слишком много запретов. Через каждые полминуты приходится кричать:

– Маша, нельзя! Маша, не трогай!.. Оставь! Отойди!.. Положи!..

По существу почти все, что окружает ее, запретно. А хорошо ли это? Запрет перестает действовать или превращается в насилие совершенно деспотическое. Полный запрет и абсолютное воздержание не по плечам пятнадцатимесячному человеку. «Что же можно, если все нельзя? – спрашивает ее изумленный и возмущенный взор. – Достаточно, что я не подхожу к книжным полкам и не трогаю книг, не рву газеты, не хватаю (а если и хватаю, то изредка, когда уже сил нет терпеть) папины сапоги и ночные туфли… А тут и спички „нельзя“, и письма „нельзя“, и ключи из скважины выкручивать „нельзя“… Что же, я говорю, можно?!! Сидеть сложа ручки? Нет, не такой у меня, братцы, характер!»

То же и с телефоном. Это для Машки совершенно уж непобедимое искушение. Держится-держится, крепится-крепится, а в конце концов не устоит, подбежит к аппарату, сорвет трубку и:

– То там? Да-да. Ля-ля? Га-га…

Надо убрать телефон, поставить его повыше: без конца кричать «нельзя» и «нельзя», не имея возможности объяснить, почему нельзя, нелепо и даже вредно. Почему папе и маме можно, а ей нельзя? Ведь она то же, что и они, делает: кричит в трубку «га-га» и так же вертит кружочек! Из жадности, что ли, родители запрещают? Или просто свою власть показывают?