Из сказанного вовсе не следует, что в основе успеха на старте перемен лежит лишь жизненный уровень и развитие производства. Россия и Украина имели в этом отношении куда лучшие стартовые предпосылки, чем Китай, Тайвань или Южная Корея. Но успешнее, причем уже на старте рыночных реформ, оказались не мы, а они. Так что здесь бывает по–разному. И истоки успехов или неудач в конечном счете определяются не технологиями и не финансами (ибо и то, и другое в конечном счете вторично), а системой ценностей, состоянием духа, дающего (или не дающего) импульс созидательной энергии, а также зависящим от всего этого характером взаимоотношений стран и цивилизационных миров с другими мирами (и соответственно странами).
Решающее значение в сугубо экономическом успехе имеет, конечно же, сама по себе нацеленность на обогащение. И в этом отношении страны, представляющие разные цивилизации, ведут себя по–разному.
Так, бешеная энергия в стремлении обогатиться, заложенная в соцэкогенетике и демонстрируемая США, а также другими странами Запада, имеет источником рыночную мотивацию высшего предела, — когда погоня за деньгами является не только способом обустроить жизнь, но и постепенно становится смыслом жизни. Не случайно в США — наиболее успешной западной стране — критерием оценки человека является сленг: «он стоит столько–то». Причем подход этот является (по меньшей мере в США) буквально всепроникающим, определяющим не только неутолимую жажду обогащения, но и ажиотажное, постоянно подстегивающее погоню за доходом потребительство. В Соединенных Штатах (в первую очередь) сполна реализован тот «эффект», против которого активно выступает Дж. Сорос своим предупреждением о том, что рыночной должна быть экономика, но никак не общество. Гипертрофированным и опасным (особенно в условиях глобализации) является господствующее в США представление, что алчность в отношении наживы является лишь добром, и ни в коем случае не злом. Именно сейчас, из–за тесноты связей в современном мире, а также прямых и обратных взаимодействий в нем становится очевидно, что неудержимая алчность оборачивается возмездием, становясь не только разрушительной, но и все больше саморазрушительной силой.
Ни в одном из других цивилизационных миров стремление обогатиться до столь высокого предела (смысл жизни!) не доходит. Поэтому–то Запад и в мотивах, и в энергии обогащения не знает себе равных. А соответственно и конкуренция с Западом со стороны незападных цивилизаций на поприще такого рода мотиваций бесперспективна. Тем более, что и в своем ажиотажном обогащении Запад сохраняет все же достаточно высокую нравственную устойчивость; он не подвержен тому стремительному нравственно–духовному разрушению, которое произошло (почти как у чукчей по причине пьянства) при первом же соприкосновении с соблазнами свободного рынка в России и у нас. От растлевания в ловушке рыночно–потребительских соблазнов человека Запада предохраняет религиозная, а также устоявшаяся рыночноэтическая традиция. Протестантизм, к примеру (как распространенная религиозная традиция в успешных странах Запада), хотя и почитает обогащение как явление богоугодное, однако порицает чрезмерность роскоши, нескромность в быту. Не менее глубинны и традиции ведения честного бизнеса. Сама жизнь веками убеждала коммерсантов в «нерентабельности» подлости и обмана; ведь так потом себе дороже. Поэтому даже крупные сделки в странах Запада заключаются обычно на доверии.
Наличие подобных правил и традиций, сдерживающих нравственно–духовное разложение, укрепляет позиции Запада (сравнительно с другими цивилизациями) на поприще конкуренции по критериям силы мотиваций рыночно–коммерческого обогащения.
В условиях решающего мотивационного превосходства Запада успех или неудачи других цивилизационных миров зависят не только от их рыночных сил. Многое определяется характером отношений с Западом (одно дело «своя» Польша, другое дело «не своя» Украина), а также той реформаторской моделью, которая, будучи обычно связанной с цивилизационной спецификой, может то ли компенсировать «недобор» мотивации сравнительно с западными странами, то ли, наоборот, отбросить страну по критериям конкурентоспособности назад.
Конечно, даже в рамках одной цивилизации страны в этом отношении ведут себя по–разному, но преобладает все же нечто общее. Отвлекаясь пока от конкретики, отметим, что для одних (наиболее успешных) незападных стран (соответственно — цивилизаций) характерно стремление «переиграть» Запад. Это стремление реализуется обычно с помощью опоры на государственные механизмы, сочетаемые с рыночными силами, а также за счет использования нетрадиционных реформаторских приемов, сочетающих комбинирование рецептов «чужих» моделей с собственными находками, производными обычно именно от цивилизационной специфики. Для других цивилизаций, — рыночно отсталых, но сильных духом, характерно противостояние Западу, нарастающее по мере их оттеснения «на обочину». Третий, тоже неудачный вариант рыночно–цивилизационного порыва, характеризуется (как в Украине) позицией «не изобретать свой велосипед», а слепо следовать малопригодным реформаторским советам Запада. Или же стремлением перенимать у высокоразвитых стран негодные для стартовых условий приемы, что ведет к отставанию от стран мирового авангарда из–за попадания в ловушку «чужой идентичности».
Пример стран, успешно конкурирующих с Западом по системе «вызов — отклик» (а это, в основном, страны конфуцианского пояса), показал, что успех на рыночном поприще может быть достигнут не только на основе превосходства силы мотиваций, но и по другим (т. е. отчасти выходящим за рамки мотивов обогащения) механизмам и свойствам, а значит, и критериям9. Причем эти критерии, а соответственно и подходы тоже (как и на Западе) корнями уходят в сферу цивилизационных ценностей и поведенческих стереотипов. Т. е. речь идет об опоре на такие ценности, которые позволяют (при условии «раскупорки» дремлющей в народе созидательной энергии и силы духа) подойти к успеху не только с мотивационной, но и «с другой стороны»; и быть если не победителем, то, по крайней мере, равным.
Вспомним, как Япония в период демонстрации экономического чуда в кратчайшие (по историческим меркам) сроки выдвинулась на второе место в мире после США. А опиралась эта страна первое время не на высокие технологии, и не на мощные финансы (этого просто поначалу не было), а на изобретенные в своей же стране способы соединения силы государства с мотивациями рынка, а также на рационально продуманную закрытость, на мобилизационные возможности народа и аскетизм, и даже на архаичные традиции семейственности и патроната, поставленные на службу успеху. Тогда же в Японии, куда успешнее, чем в СССР, использовалась существенно модернизированная советская плановая система.
Конечно, со временем все эти подпорки устарели, страна встала перед задачами выхода из институционального кризиса, но дело было сделано, и страну уже не загонишь в состояние отсталости, как загнали нас.
Или возьмем потрясающие (и пугающие Запад) экономические успехи Китая, взлетевшего вверх из состояния полного развала и хронической отсталости. Причина, среди прочего, — ренессанс, после прихода к власти Дэн–Сяопина, классических конфуцианских ценностей, проверенных тысячелетиями.
