Весело справляли Пасху в ту весну в Новгороде-Северском.
А по окончании праздника произошли события странные и непонятные.
Вернувшийся в Чернигов епископ Антоний вдруг расхворался и умер. Еще не отпели черниговского архипастыря, как в Новгород-Северский примчался гонец от Святослава Всеволодовича с повелением Манефе, не мешкая, прибыть в Чернигов.
— Не могу я в такую распутицу ехать, — ответила Манефа гонцу. — Так и передай своему князю.
— Дело у него к тебе важное, княгиня, — молвил гонец.
— А коли так, пусть сам ко мне приедет, — отрезала Манефа. — Ясли за конем не ходят.
Присутствовавший при этом Игорь с невольным восхищением глядел на мать. Как смело она держится, как горделиво отвечает!
После такого ответа Святослав Всеволодович не заставил себя ждать. Прибыл в Новгород-Северский усталый и злой. С Олегом и разговаривать не стал, сразу потребовал:
— К матушке своей веди. С ней мне надо переведаться!
Манефа встретила Святослава Всеволодовича, сидя в кресле с подлокотниками.
На ней было длинное до пят платье из фиолетовой камки, расшитое узорами на плечах и рукавах. Голову покрывала белая накидка, скрепленная на лбу серебряным обручем. Для своих тридцати пяти лет княгиня выглядела очень молодо.
Черниговский князь, вступив в светлицу, чуть поклонился и произнес:
— Желаю здравствовать тебе, Манефа Изяславовна.
— И тебе доброго здоровья, Святослав Всеволодович, — молвила Манефа. — С чем приехал?
Святослав прошелся по светлице, оглядев быстрым взором развешанное по стенам оружие. Долго он княжил здесь, и все ему в этом тереме было знакомо, но при нем на женской половине мечи, топоры и щиты на стенах не висели. Супруга его ковры на стены вешала. Недаром говорят про Манефу, что у нее под женским обличьем мужская суть.
— В прошлую субботу помер епископ Антоний, — мрачно промолвил Святослав Всеволодович и взглянул на Манефу из-под нахмуренных бровей.
— Надо же, несчастье какое, — вздохнула княгиня, осенив себя крестным знамением. — Упокой, Господи, душу раба Твоего!
— Тебе не кажется странным, княгиня, что Антоний, еще не старый человек и никогда не хворавший, вдруг взял да и помер? — спросил Святослав Всеволодович, не сводя с Манефы подозрительного взгляда. — И помер-то Антоний сразу по возвращении из Новгорода-Северского. С чего бы это?
— Не ко мне эти вопросы, княже, — спокойно выдерживая прямой взгляд Святослава, ответила Манефа. — Все мы под Богом ходим. Вот к нему и обращайся. Да ты сядь, в ногах правды нет.
Черниговский князь подвинул стул поближе к креслу Манефы и сел, запахнув одну ногу полой плаща.
— Перед смертью Антоний пожелал со мной повидаться, — сказал Святослав. — Тебя покойный винил в своей смерти, Манефа. Признался он мне перед кончиной своей, что отравила ты его зельем смертоносным во время пира пасхального.
Манефа усмехнулась краем губ:
— За одним столом с епископом много гостей сидело, и все они живы-здоровы, хотя с одних блюд с ним ели.
— Грех на душу берешь, княгиня, — грозно промолвил Святослав Всеволодович. — По родству ты тетка мне, но по годам я тебя старше, а посему негоже тебе лгать мне в глаза. Супруга твоего покойного я почитал как отца, и к тебе у меня сердце всегда лежало, свидетель Бог. Покайся, Манефа, иначе умерший Антоний черной тенью будет стоять меж нами.
— Не рядись в одежды исповедника, княже, — сказала Манефа. — Антоний перед смертью напраслину на меня возвел, а ты ему поверил. Значит, таишь злобу против меня. Забыть не можешь, как не пускала я тебя в Чернигов.
— Бог тебе судья. — Святослав поднялся со стула. — Хочешь жить в грехе — изволь. Только помни, как бы грехи твои сынам искупать не пришлось.
— Буду помнить, княже, — отозвалась Манефа.
— Ну прощай покуда. — Святослав поклонился.
— Что же ты? Неужто в обратный путь? — удивилась Манефа. — Погостевал бы денек-другой.
— Не стану я у тебя гостевать, — отказался Святослав. — Не хочу, чтоб меня участь Антония постигла.
Святослав обжег Манефу неприязненным взглядом и вышел из светлицы. Протопали за дверью его тяжелые шаги и стихли. Вскоре черниговцы покинули Новгород-Северский.
К обеду Манефа вышла с ликующим видом.
— Слыхали? Антоний-то отдал Богу душу! — обратилась она к Олегу и Агафье. — Одним негодяем на земле стало меньше.
— Твоих рук дело? — мрачно спросил Олег, уловив торжествующие нотки в голосе мачехи.
— Это Господь покарал клятвопреступника. Не напрасны были мои молитвы.
— Из-за тебя двоюродные братья могут отвернуться от меня, — недовольно вставил Олег.
— Не забывай, Антоний ведь и тебя предал, — напомнила Олегу Манефа.
— Я не держал на него зла за это, ибо Антоний знал, что старшинство за Святославом Всеволодовичем. Все едино Чернигов должен был ему достаться.
— Сердце у тебя из теста, Олег! — презрительно бросили Манефа.
— А у тебя сердце ядом пропитано! — выкрикнул Олег и выбежал из трапезной.
В дверях он столкнулся с Игорем и Всеволодом, которые спешили отобедать, кое-как отмыв руки от грязи. Сегодня дядька Любомир с раннего утра натаскивал их в умении биться на мечах.
— Куда это Олег побежал, маменька? — спросил юный Всеволод.
— Живот у него прихватило, сынок, — невозмутимо отведала княгиня. — Садитесь к столу, дети мои.
Игорь но глазам Агафьи догадался, что у матушки с Олегом опять размолвка вышла, но вида не подал.
За обедом Манефа вдруг разговорилась про своего отца Изяслава Давыдовича. Какой это был честолюбивый и храбрый князь, не чета ее пасынку Олегу!
— Дед ваш Изяслав Давыдович все споры с дядьками и двоюродными братьями мечом решал, — рассказывала княгиня. — Ни в чьей воле не ходил и под чужую дуду не плясал. Нрава он был дерзкого и недругов своих изничтожал, не считаясь со средствами. Я знаю, его не любили за это, попрекали коварством и излишней гордыней. Но отцу моему до суждений этих не было никакого дела, ибо он стремился к первенству не по родовому укладу, а по доблести своей. Не ждал милостей от старших князей, всегда действовал сам, исходя из своей выгоды. Потому-то и княжил мой отец сначала в Чернигове, оттеснив родню моего мужа, а потом — в Киеве, изгнав оттуда Мономашичей.
— Почему мой дед Изяслав враждовал с родней моего отца, ведь и он был Ольгович? — спросил Игорь, внимательно слушавший мать.
— Мой дед Давыд Святославич и твой прадед Олег Святославич были родные братья, — ответила сыну Манефа. — Чернигов достался сначала Олегу, а когда он умер, в Чернигове сел Давыд. По «Русской Правде» стол княжеский передается не от отца к сыну, а от старшего брата младшему, дабы правил род, а не отдельная семья. По смерти Давыда Святославича, все по тому же закону, Чернигов должен был достаться Ярославу Святославичу, последнему из братьев.
Но к тому времени возмужали сыновья Олега Святославича, и старший из них, Всеволод Ольгович, изгнал дядю своего Ярослава в Муром. Тем самым Всеволод Ольгович нарушил старинное уложение, составленное еще пращуром нашим Ярославом Мудрым. Ярослав Святославич обратился за помощью к киевскому князю Мстиславу Великому, сыну Владимира Мономаха.
Мстислав пошел было войной на Всеволода Ольговича, чтобы восстановить порушенный им уклад и вернуть в Чернигов Ярослава Святославича. Но Всеволод Ольгович, отличавшийся изворотливостью, затеял переговоры с воеводами киевского князя: коих подкупил, коих в заблуждение ввел, сказав, что дядя его Ярослав незаконнорожденный. А тут еще митрополит вмешался и убедил Мстислава спор этот миром решить. Всеволоду Ольговичу тем легче было действовать себе на пользу, так как он был женат на дочери Мстислава. И тот в конце концов не обнажил меч против зятя своего.
Пришлось несчастному Ярославу Святославичу ехать обратно в Муром, потомки его и поныне княжат там.
Всеволод Ольгович, получив поблажку, осмелел. И когда умер его могучий тесть, ворвался в Киев с дружиной и прогнал Вячеслава, Мстиславова брата. Вячеслав мог бы отстоять стол киевский, ведь киевляне были за него, но не захотел проливать кровь христианскую, потому и уступил Ольговичу. Что называется, пустил козла в огород! — Манефа сердито усмехнулась.
Игорь внимал матери, забыв про еду.
— Вот тогда-то Давыдовичи впервые столкнулись с Ольговичами, — продолжила княгиня. — Они сказали, раз вы взяли себе Киев, отдайте нам Чернигов. Однако Ольговичи были неуверены, что долго удержат Киев, да и жадны они были до черниговских волостей, поэтому не пожелали делиться. Давыдовичи двинулись на Ольговичей войной и отняли Черниговское княжение.
