Но внизу его вежливо усадили в «мерседес» с затемненными стеклами и повезли с гиканьем сирены прямехонько домой. На мягком сиденье Судских разморило, и он каждое мгновение проваливался в сладостный сон. Всякий раз вежливые сопровождающие подталкивали его с боков, он стряхивал забытье и таращился в лобовое стекло, забывался и снова засыпал. Может быть, охрана думала про себя: вот так Судских, человек-легенда… Такой же как все, из мяса, костей и человеческих слабостей.

«Мерседес» стал напротив его подъезда. Судских, переборов слабость в ногах, вышел, вежливо поблагодарив сопровождающих. Еле-еле он отшагал до лифта, от лифта до дверей, нажал звонок и притоптывал на месте, пока жена не открыла ему.

— Судских, да ты никак нализался? — с каким-то восторженным скептицизмом оглядела она его дилерский наряд.

— Как скажешь, так и будет, — ответил он бесцветным голосом, дотопал до дивана и рухнул, заснув в падении.

Как его раздевала жена, переворачивала, укладывала — это осталось в реальном мире, в нереальном он убегал куда-то на гудящих от напряжения ногах. Бежал долго, пока не уперся с размаху в каменную кладку, царапал ее ногтями в ожесточенном упрямстве и не обращал внимания на сорванные ногти и содранное до костей мясо. Вообще все было безразлично. лишь бы выбраться из каменной ловушки и взлететь…

Взлететь!

— Куда? — услышал он Голос. Насмешка чувствовалась в нем.

— Надоело до чертиков, — ответил он и очнулся от своего дерзкого ответа.

Тот же каменный мешок, узкий, без верхнего свода, и где-то там. вверху, в глубокой темноте, искрит и потрескивает, будто коротит электрический кабель высокого напряжения.

— И ты мне надоел. Я хотел видеть тебя сильным, дал все для этого, а вижу червя.

— Мало хорошего в силе, направленной на бессильных, — отвечал Судских. памятуя прежние разговоры, где запрещались вопросительные интонации.

— Кто тебе сказал? Бессильных не бывает в природе, а слабые могут ранить больнее сильных. Ты видел таких?

— Наш президент. Против меня он применил силу.

— Правильно сделал, сели не сохранил ты гибкость.

Судный ангел — это не рыцарь в доспехах из железа. Напролом ходят только дураки. Там внизу сплошь и рядом обленился люд, заважничали мерзкие людишки. Чем ты огорчил моего любимца?

Я не открыл ему сокровищницу. Был твой знак.

— Что ты смыслишь в знаках! Храмом отмечено место, и только, а значимость его изуродована людишками, возомнившими себя чуть ли не богами. Прежде храмы становились домами моего присутствия, теперь же называются именем посланцев моих — так что, гневаться мне? Зачем? Я могу испепелить весь род человеческий, но тогда погибнут и мои чада, пришедшие на землю по моему велению. Они неотличимы даже дня меня. Только некоторые. Ты, например.

— Я недостоин такой чести.

— Мне решать! Род твой по отцу восходит к первым ариям, пришедшим со мной. Я разыскал тебя, возлюбил и вернул знаки могущества, а ты пошел против моей воли.

Это я вложил меч в руку твоего президента, я повелел не щадить отступников. Он пришел для сражения с Ариманом, я дал ему такие полномочия!

— Не раскрылась ладонь, не решился отдать несметные богатства в руки грубого человека. Не принесут они пользы.

— А кто тебе велел решать или не решать? Много о себе возомнил. Ты солдат! А он архангел. Да, груб, а вам медузу подавай. И опять плохо: тот не гож, этот плох людишкам. А ему вменялось отсекать искореженное веками. И не ты ли помог ему стать во главе? Разонравился? Почему вдруг?

— Не вдруг. Он открывался мне постепенно, под личиной овцы оказался обычный волчара. Прозрел я, кому помог. Голодный, гонимый, с повадками зверя. Мы такое уже проходили. Ради матери, раздавленной железным сапогом, я отказался выполнить твое веление. Взгляни сам: он отвел от себя думающих, прочие стали паразитами. В меру сосущие кровь, они дразнят хозяина, отчего он вымещает зло на других, а паразиты надежно прячутся в густой шерсти волчары. Впрочем, России, о которой ты якобы печешься, чаще всего доставались волки в овечьей шкуре, но не витязи в тигровой. Странно ты оберегаешь ее.

— Смел. Забыл, как умолял меня вернуть тебе обличье?

— Я и тогда говорил, что невиновен. Я мыслю по-человечески.

И хочешь взлететь. По щучьему велению, по собственному хотению? Если такие взлетят, то это будет рой мошкары, которая ничем не отличается от мерзких тварей. Да вы еще ползать как следует не научились! Сначала готовят место для разбега, только потом крылья для полета. Торопитесь, потому и гибнете. Не в том человеческое назначение. Я в руки ваши отдач всякую тварь, а вы тварям уподобляетесь. Что ж, попробуй выжить без Божьей зашиты, много ли ты значишь без нее. А в наказание заставлю тебя заново пережить сатанинский год, чтобы мой избранник показатся тебе ангелом по сравнению с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете. Бойся, разлюблю вас всех…

Искры обрушились на голову Судских. Защищаясь поднятыми крест-накрест руками, он жмурился от летящих искр изо всех сил, но удары становились весомыми и Судских открыл глаза.

— Да очнись ты наконец!

Жена тормошила его, волосы растрепались, разгоряченная. она тормошила Судских, сдувая волосы с потного лица.

— Ты совсем очумела? — воспрянул он.

— Судских. твою мать! Бехтеренко звонил, тебя арестовать выехали по приказу президента! Ты как — спать будешь или очнешься? Что ты натворил? — уставилась она ему в глаза, руки в боки, коммунальная фурия, и только.

Судских осознал сказанное: посыпались реальные искры. Что потом времени не оставалось. Плеснув в лицо пару пригоршней воды из-под крана, наскоро утерся, оделся попроще — джинсы, свитер, кроссовки, — схватил с вешалки куртку. Жена ждала, молча передвигаясь за ним, и застыла у двери.