Чтобы выяснить, где сейчас Рибо, достаточно было просто заглянуть в газету — как-никак, он нынче знаменитость. Из номера «Пари Суар», оставленного кем-то, мы узнали, что Рибо с каким-то нервным расстройством помещен в клинику Кюрель на бульваре Гауссмана. Уж мы-то знали, что это за расстройство.
Дальнейшее требовало применения силы, хотя эта идея и была нам не по душе. Клиника оказалась чересчур мала, чтобы проникнуть в нее незамеченными. Однако в столь ранний час — пять утра вряд ли возле нее можно встретить много народу. Полусонный портье выглянул возмущенно из-за своей конторки и тут же попал в цепкие психокинетические объятия пятерых человек — мы зажали его так, как не удалось бы сделать руками. Ничего не понимая, он оторопело смотрел на нас. Флейшман вежливо спросил:
— Вы знаете, в какой палате находится Рибо?
Тот изумленно кивнул — пришлось немного ослабить тиски, чтобы он хоть что-то мог ответить.
— Отведите нас к нему, — сказал Флейшман.
Портье включил автоматический затвор двери и впустил нас. Тут же кинулась дежурная сестра:
— Куда это вы направились?
В следующую секунду она уже вела нас по коридорам. Мы поинтересовались, почему здесь нет репортеров.
Она ответила:
— Мсье Рибо дает пресс-конференцию в девять, — у нее хватило присутствия духа добавить, — я думаю, вам стоит подождать до ее начала.
Мы столкнулись с двумя ночными санитарами, но те решили, что наш визит обговорен заранее. Палата Рибо находилась на самом верхнем этаже — особо изолированная частная палата. Двери в этот сектор открывались при помощи специального кода. К счастью, портье знал его.
Флейшман спокойно обратился к сестре:
— Извините, мадам, придется вам пока побыть в этом холле, и не предпринимать попыток к бегству. Мы не причиним вреда вашему пациенту.
Последняя фраза была сказана для ее успокоения.
Райх отдернул занавеску. От шума Рибо проснулся. Он был небрит и выглядел ужасно, долго смотрел на нас отсутствующим взглядом, затем произнес:
— A-а, это вы, джентльмены. Я думал, вы позвоните.
Я попытался проникнуть в его мысли и ужаснулся: казалось, его разум был словно город, в котором истребили все население, а вместо него разместили тупых исполнительных солдафонов. Паразитов там уже не было, поскольку отсутствовала надобность в них. Видимо, Рибо сдался им без боя; они вторглись в его разум, захватили все центры формирования привычек, и затем, когда эти центры были уничтожены, Рибо сделался абсолютно беспомощным, любой поступок давался ему с огромным усилием. Очень многое мы совершаем в жизни благодаря системе привычек — дышим, едим, перевариваем пищу, читаем, отвечаем на вопросы окружающих. У некоторых — например, актеров — система привычек формируется их образом жизни. Чем профессиональней актер, тем больше он полагается на систему привычек и лишь в высшие моменты своего творчества действует посредством свободной воли. Уничтожить систему привычек человека — едва ли не страшнее, чем убить на его глазах жену и детей. По сути — жизнь становится невозможной, как если бы содрали кожу. Так паразиты и поступили с Рибо: разрушили старую систему привычек и заменили ее новой. Кое-что все же оставили: привычку дышать, говорить, манеры поведения это особенно важно, чтобы убедить окружающих в том, что он — прежний Рибо. Но главное было уничтожено, например, умение мыслить глубоко. Вместо этого ему вмонтировали совершенно новые взгляды. Мы теперь стали его «врагами» и ничего, кроме безграничного отвращения и ненависти, не вызывали. Такое отношение происходило как бы по его воле, но стоило бы ему выбрать другой подход к нам, как тут же вся система его привычек была бы уничтожена. Другими словами, сдавшись паразитам, Рибо оставался «свободным человеком», у которого нет выбора. Его разум работал по их схеме, в противном случае — полная потеря осмысленности. Он был свободен как раб, к голове которого приставили пистолет.
Мы стояли вокруг его кровати и не чувствовали себя мстителями, наоборот — нас охватило чувство ужаса и жалости. С таким чувством смотрят не на человека, а на его изуродованный труп.
Слова были ни к чему. При помощи ПК-энергии мы удерживали его в кровати, а Флейшман в это время быстро анализировал содержимое его мозга. Трудно сказать, возможно ли восстановить в нем прежнего Рибо — все теперь зависело только от его собственных сил и мужества. А для этого ему придется сконцентрировать в себе огромную силу воли, гораздо большую, чем перед битвой с паразитами, в которой он потерпел поражение.
Времени на размышления не оставалось. Мы внушили ему, что нас стоит опасаться не меньше паразитов. Один за другим мы входили в сферы его сознания, которые контролируют механические рефлексы, чтобы изучить их комбинации (нетелепатам это объяснить трудно: дело в том, что контакт с окружающими основан на знании определенных комбинаций, которые выражаются в длине мыслительной волны. Зная ее, эту величину, можно контролировать мысли на расстоянии). Флейшман обращался с Рибо очень мягко, говорил, что мы по-прежнему друзья и знаем, что ему «промыли мозги» без его ведома. Ему лишь надо довериться нам, и мы освободим его от паразитов.
Потом мы ушли. Портье и сестры проводили нас до выхода. Мы поблагодарили их и вручили по доллару (в те годы доллары были всемирной валютой). Через час мы уже были на пути в Диярбакыр.
Мысленный контакт с Рибо позволял нам контролировать ситуацию после отъезда. Ни сестра, ни портье не могли взять в толк, как мы заставили их проводить нас в палату Рибо, им не верилось, что это произошло помимо их воли, поэтому никто не кричал нам вслед: «Держи! Хватай!» Когда сестра вернулась к Рибо, тот проснулся и выглядел как обычно, так что она решила ничего не говорить.
Когда мы приземлились в Диярбакыре, Райх заметил:
— Семь утра. Осталось два часа до его пресс-конференции. Будем надеяться, им не удастся его…
Но тут его прервал крик Флейшмана, который оставался на связи с Рибо:
— Они все узнали! Теперь на него давят в полную силу…
— Что мы можем сделать? — спросил я и попытался возобновить контакт с Рибо, но результата не было. Все равно, что жать на кнопки радиоприемника, который отключен от сети. Я спросил у Флейшмана:
— А ты еще слышишь его?
Он покачал головой. Все попробовали подключиться к Рибо, но тщетно.
Через час мы поняли, почему так вышло. В теленовостях объявили о самоубийстве Рибо — он выпрыгнул из окна своей палаты.
Что бы это значило: его поражение или нет? Никто не мог ответить. Самоубийство Рибо не позволило сказать ему правду на пресс-конференции, а с другой стороны — теперь не состоится его «признание». К тому же, он больше не сможет вредить нам. Хотя, если обнаружится, что мы навещали его в больнице, то нас вполне смогут обвинить в убийстве…
Впрочем, никто так и не докопался до этого. Медсестра наверняка приняла нас за назойливых журналистов. Она видела после нашего ухода, что с Рибо все в порядке, поэтому о нашем визите ничего никому не сказала.
В 11 утра Райх и я созвали журналистов в большой зал, специально для этого арендованный. Флейшман, Райх и оба Грау стояли у дверей и внимательно изучали входящих. Как оказалось, не зря. Среди последних журналистов вошел грузный лысый человек, некто Килбрайд из «Вашингтон Икзэминер». Райх кивнул парням из охраны, те подошли к Килбрайду и спросили, не будет ли он возражать против обыска. Тот сразу же принялся яростно шуметь, протестовать, заявив, что это оскорбление. И тут он вдруг вырвался и бросился ко мне — рука его была во внутреннем кармане пиджака. Я напряг все свои ментальные силы и резко остановил его. Трое подоспевших охранников оттащили журналиста в сторону. У него обнаружили автоматический пистолет «вальтер» с шестью патронами в магазине и одним — в стволе. Килбрайд кричал, что он всегда носит оружие для самозащиты, однако все прекрасно видели, как он пытался застрелить меня. (Позже мы прозондировали его мозг и обнаружили: за день до этого паразиты овладели рассудком Килбрайда, когда тот был в стельку пьян — алкоголиком он был известным.)
