Наш земляк Чжао Дань, человек великих способностей, занимал как раз в это время должность судебного пристава в Фэньчэнском уезде. Узнав, что я буду проездом в этих местах, он приказал одному из своих слуг встретить меня и подыскать мне удобное жилье. «Я бы желал остановиться в семье Ли Цзин-шэня», — сказал я слуге. Чжао Дань приказал Цзин-шэню приютить меня, и тот встретил меня очень радушно. Скоро у нас зашел разговор о том, какая беда у него в доме.
— Все три мои дочери, — рассказал мне Цзин-шэнь, — живут вместе в боковом флигельке. Каждый вечер понацепят они на себя украшения, разоденутся в самые нарядные платья, и лишь только стемнеет, сразу к себе. Загасят свечи. А прислушаюсь — в спальне смех и веселые речи. Уймутся лишь на рассвете, еле-еле добудишься их. Сохнут прямо на глазах, а к еде и не притронутся. Не лезет им кусок в глотку. Надумал я было строго-настрого запретить им наряжаться без толку, да где там! Грозят удавиться или в колодец броситься. Просто не знаю, что и делать.
— Покажите мне их флигелек, — попросил я Цзин-шэня.
В восточной стене флигелька имелось решетчатое окно. Опасаясь, как бы девушки не заперли ненароком дверь, так что трудно будет ее открыть, я заранее, еще днем, выломал в переплете окна четыре перемычки, заменив их простыми палочками.
Только начало вечереть, как пришел ко мне Цзин-шэнь и говорит: «Принарядились и уже пошли к себе в комнату».
Первая стража еще не кончилась, когда я подошел к окну и прислушался. До меня донеслись разговоры и смех. Я вышиб в окне перемычки из палочек и, просунув внутрь зеркало, осветил им комнату. «Моего мужа убили!» — в три голоса закричали сестры. Я ничего не увидел в темноте и оставил зеркало висеть на окне до самого утра.
Когда рассвело, все увидели, что возле дырки в стене лежит огромная дохлая крыса размером в целый чжан, четыре цуня. Была она совсем голая, без единого волоска на теле. А рядом с ней валяется старая мышь, такая жирная, что потянула бы, пожалуй, цзиней[27] на пять, и тоже без единого волоска. Лежала там и мертвая ящерица величиной с ладонь, чешуя отливает всеми цветами радуги, на голове двое рожек, хвост более пяти цуней длиной, а кончик хвоста белый-белый.
С этого дня девушки пошли на поправку.
Позже в поисках истинной мудрости забрел я на гору Шалаш,[28] где бродил несколько месяцев, отдыхая под вековыми деревьями, ночуя в зарослях пахучих трав. Не раз случалось мне встречать на своем пути тигров и леопардов, находить свежий след шакала и волка, но стоило только блеснуть моему зеркалу, как звери обращались в бегство. Почтенный отшельник Су Бин, муж редких познаний, постигший премудрость «Ицзина»[29] и потому прозревший сокрытое и грядущее, заметил мне как-то:
— Священные вещи лишь на короткое время попадают в людские руки. Смуты и смерть завладели миром, человек бессилен перед ними. Поспешите вернуться в родные места, пока при вас чудодейственное зеркало, и вам не страшны любые преграды.
Вняв его разумным советам, я двинулся на север в обратный путь. Путешествуя по Хэбэю, я как-то раз увидел во сне свое зеркало.
— Я всегда благоволило к вашему достойному брату, и так как недалеко то время, когда покину я мир людей и отправлюсь в далекое странствие, я хотело бы проститься с ним. Прошу вас, поскорее возвращайтесь в Чанъань.
Во сне я обещал ему это. Наутро, припомнив мое сновидение, я впал в отчаянье, близкое к страху, и поспешил на запад по Цзинской дороге. Я не нарушил данного мною слова — и вот я у вас. Боюсь, однако, это чудесное зеркало недолго пробудет в вашем доме.
Спустя несколько месяцев брат мой Цзи возвратился в Хэдун.
Пятнадцатого числа седьмой луны в тринадцатый год «Дае» из шкатулки донесся печальный звон. Он словно бы шел издалека, но все приближался и нарастал, уподобившись реву дракона и тигриному рыку. Так продолжалось довольно долго, потом все затихло. Я тут же открыл шкатулку, желая взглянуть на зеркало. Оно исчезло.
