В разное время он зарисовал большую часть людей. Я достаю из дневника сложенный листок плотной бумаги и разворачиваю его. Это мое лицо, но более старое и худое, чем я его помню. Это хорошо. Это лучше, чем хорошо; это магия.
Я складываю его обратно и засовываю в дневник.
Помощь не придет. По крайней мере, не вовремя для нас.
Теперь я это знаю, а может, и всегда знал.
Паркер съежился на дне нашего окопа, как испуганный кролик. Глаза как четвертаки. Уши заткнуты ватой.
Я хватаю винтовку, застегиваю шлем и в последний раз думаю о Генри.
Генри - художник. Столько таланта. Столько радости. И ушел из жизни.
Если я вернусь домой, то навещу его родителей, его сестер. Посижу с ними, выпью лимонада и расскажу, какого замечательного молодого человека они подарили миру. Если у меня ничего не получится, надеюсь, того, что я написал, будет достаточно.
Пусть будет так.
(Предмет 174765C - тетрадь в переплете - найдена в Арденнах, Бельгия; собственность рядового Джеймса Ф. Кавано; Уортингтон, Южная Каролина; 99-я пехотная дивизия; убит в бою 14 января 1945 г.)
Она заглядывает за край двери. На цыпочках входит в комнату и целует его, с добрым утром. Мягкий поцелуй в щеку.
Он не шевелится.
Она подходит к окну и раздвигает шторы. Сейчас июнь, и небо радужно-голубое с ленивыми белыми облаками, проплывающими мимо. Отсюда открывается чудесный вид - далекие деревья, колышущиеся на ветру, цветущая клумба на переднем плане, - и она, как и каждое утро, мечтает приоткрыть окно хоть на щелочку.
Она ставит сумку в ногах кровати, снимает ветровку и садится в кресло. Нежно берет его правую руку и начинает поглаживать каждый из его пальцев.
Позже, когда он проснется, она передвинется влево, чтобы он мог видеть, что происходит за окном.
Но сейчас она сидит, подставив спину золотистому солнечному свету.
Рак уносит его - дюйм за дюймом.
С каждым днем он исчезает все больше и больше.
А она сидит и смотрит.
Она всегда смотрит.
Теперь она уходит по вечерам, но только потому, что они заставляют ее.
- Вам нужно отдохнуть, Миссис Коллинз.
- Мы о нем хорошо позаботимся.
- Обещаю, мы позвоним вам, если вы понадобитесь мужу.
- Вы помните, что случилось в прошлый раз, миссис Коллинз? Мы же не хотим, чтобы это повторилось, правда?
Так что теперь она каждый вечер уходит домой. Ровно в десять часов вместе с другими посетителями.
Бесшумная поездка на лифте в вестибюль. Медленная прогулка до парковки. И одинокая поездка домой.
Домой... где для нее ничего не осталось.
Просто тихий, холодный дом. Кружка горячего какао в темной кухне. Дневная почта. И пустая кровать.
Теперь дом для нее словно чужой. Или, может быть, она чужая. Она помнит времена, когда этот дом улыбался ей каждый раз, когда она входила в дверь. Когда она пересекала фойе, шептал ей на ухо, что все в порядке и все прекрасно.
Теперь здесь только тишина.
Здесь нет даже намека на жизнь: ни света, ни телевизора, ни радио. Ни смеха, ни пустой болтовни. Ничего.
Просто одно и тоже, вечер за вечером, ночь за ночью.
Горячее какао. Почта. Кровать.
И, конечно, кошмары.
Теперь они приходят чаще.
Иногда - очень, очень редко - ей снятся прекрасные сны: Его улыбка крупным планом. Звук его смеха. Ощущение его губ на ее устах. Прикосновение его руки, когда они идут босиком по залитому лунным светом пляжу.
Но чаще всего по ночам ей снятся мрачные сны: рентгеновский снимок его туловища... не показывающий ничего. Внутри абсолютно ничего - просто выдолбленная оболочка человека. Живущий без ничего, только воздух.
Или она стоит одна под холодным проливным дождем. Стоит над его открытой могилой. Бросает единственную красную розу на блестящий черный гроб…
Или яблочный сон. Этот - самый худший из всех, - чистый, захватывающий дух ужас. Она видит, как они вдвоем сидят за большим столом из темного полированного дерева. Держатся за руки. Слушают врача. Лицо доктора мрачно. Его губы дрожат. Он говорит им, что первые отчеты были ошибочными, что рак распространился. Он держит рентгеновский снимок... а это изображение яблони. Опухоли повсюду, висят, как большие спелые яблоки. Их десятки. Темные, сочные и наливные. Ожидающие, когда их сорвут...
Слава Богу, этот сон приходит не очень часто.
Потому что когда это происходит, она почти всегда просыпается с криком.
Время обеда, и в коридоре кипит жизнь.
Она встает и закрывает дверь.
Он снова спит, но она не беспокоится, что его потревожит шум. Дело в запахе - он не выносит запаха больничной еды. Его от этого тошнит.
Многие вещи делают это с ним. Еда. Цветы. Духи. Даже некоторые жидкости. Теперь они все странно пахнут. Виноват один из препаратов, но она не может вспомнить, какой именно.
В любом случае, он не ест эту еду. Уже нет. Теперь для этого используют трубку. Блестящую, маленькую прозрачную штучку, которая проникает ему прямо в желудок.
Она вспоминает то время как особенно плохое - неделю, когда он перестал есть.
Но еще хуже стало, когда он перестал говорить.
Прошло уже тринадцать дней. И за все это время - едва слышный шепот. Слишком слаб, объясняют врачи. Слишком много лекарств.
Поэтому большую часть времени они просто сидят, держатся за руки и смотрят друг другу в глаза. Иногда они улыбаются и корчат глупые рожицы, иногда просто сидят и плачут.
Когда дверь закрыта, в комнате очень тихо, если не считать постоянного писка капельницы. Она убавляет громкость - она разбирается в оборудовании не хуже любой медсестры на этаже, - и снова начинает читать письмо, которое написала ему незадолго до свадьбы. Ее голос несколько раз срывается, в глазах стоят слезы, но она продолжает читать. У нее в сумке лежит стопка писем, туго перетянутых толстой резинкой, и она полна решимости прочесть их все.
Утро не добрее ночи. Каждый день одно и то же - подъем в шесть тридцать, выход за дверь в семь тридцать.
Каждое утро она принимает долгий горячий душ и изо всех сил старается придумать что-нибудь приятное, что-нибудь веселое, с чего можно начать день. Но у нее ничего не получается.
Большую часть времени она заставляет себя хорошо завтракать. Тост. Фрукты. Сок. Для энергии. Она знает, что именно по этой причине она заболела в прошлом месяце и ей пришлось обратиться к врачу - не потому, что каждую ночь спала в его больничной палате! Не потому, что она переутомилась, ради бога!
Она просто забыла поесть. В течение трех или четырех дней. Скольких, она не может вспомнить.
Так что теперь она почти каждое утро находит время поесть. Закончив, она моет посуду и вытирает столешницу. Затем она берет ключи в прихожей и запирает за собой дверь. Садится в машину и отъезжает от тротуара. И никогда не оглядывается назад.
Ужин подается без четверти шесть.
Она закрывает дверь, как только слышит знакомый скрип тележки с подносами, двигающейся по коридору.
Он уже проснулся, и они смотрят фотографии.
Старшая школа. Колледж. Лето на пляже. Даже фотографии со свадьбы. Она принесла их все.
Он улыбается большинству фотографий. Показывает пальцем, усмехается и приподнимает то, что осталось от его бровей. Он очень оживленный - и внимательный, - уже несколько недель, и ее сердце удивляется, когда она видит его таким.
Когда она добирается до одной конкретной фотографии, он действительно удивляет ее. Его лицо светится, как у ребенка, и он берет ее дрожащими пальцами.
Это старая фотография. С самого первого лета, которое они провели вместе. Узкая полоска из трех маленьких черно-белых снимков, сделанных в одной из этих дешевых, маленьких кабинок, в которых вы сидите внутри. На первых двух их лица прижаты друг к другу щека к щеке, и они улыбаются, как глупые дети. На последнем они целуются.
Он подносит фотографию к лицу и пытается поцеловать ее. Но трубки мешают.
Поэтому она берет ее у него и целует сама, а потом кладет на простыню у него на груди.
Он улыбается ей и закрывает глаза.
Она делает то же самое, и через несколько мгновений, когда слышит шепот - "спасибо”, - ей кажется, что это всего лишь сон…
Пока она не открывает глаза и не видит его пристальный взгляд и слезы, текущие по щекам.
И в этот самый момент она с полной уверенностью знает, что поступает правильно - письма, фотографии…
В своем сердце, она знает.
Сразу после восьми часов он снова засыпает, и она убирает фотографии в сумку. За исключением его любимой - она оставляет ее там, где она лежит.
До десяти она держит его за руку и смотрит, как он спит. Как и много раз до этого.
Потом она целует его на ночь и направляется к лифту.
Иногда, когда ее нет в больнице, она пытается убедить себя, что он выздоравливает. Что он выглядит лучше. И что на следующее утро она войдет в дверь, а он будет сидеть, разговаривать и, может быть, есть яичницу. А она подскочит к кровати и скажет: "Эй, детка, мне показалось, что вчера вечером у тебя был румянец на щеках..."
