В редкие моменты моего пребывания в незамутненном обезболивающими сознании мне рассказали для чего я был нужен им, Александр Петрович и рассказал, а я и не поверил, да и сейчас не сильно верю, но какая уже мне разница, назвался груздем — полезай в Машину, да и не выпустят меня уже отсюда, слишком многое я видел, и еще больше узнал. Им проще отключить меня от аппаратуры, поддерживающей мою жизнь, и просто подождать естественной смерти!
А на станции?4 хотели, не много не мало, отправить меня в прошлое, подселить мое сознание в реципиента, жившего очень давно, да посмотреть как я буду выкручиваться, выживая в инородной для меня среде. Хоть Александр Петрович и утверждал, что путешествия во времени не возможны, и то, что я попаду в прошлое не моего родного мира, а параллельной вселенной, но для меня это сути не меняло! Прошлое оно и в Африке прошлое!
Судя по всему про удачные случаи излечения от рака Николай Петрович мне соврал, да и бог с ним! Перенос обычно проходил успешно, Машина, а именно так и всегда с придыханием и с большой буквы, называли аппарат для переноса сознания, подыскивала оптимальный сосуд для подселения нового разума, поселяла его и дальше просто отслеживала жизненный цикл вселенца. На большее пока не хватало мощностей, но определить жив или же мертв путешественник можно было всегда. Самый успешный переселенец в прошлое прожил всего четыре года, а самые неудачливые и пары часов не просуществовали под новым для них небом. Но для меня и четыре года это невероятно большой срок, да что там, я и на месяц новой жизни согласен, тем более реципиент всегда молодой организм пяти — шести лет от роду, а не такая старая развалина как я!
Во взрослого вселиться тоже можно, но это уже сложнее, нужен реципиент с чистым сознанием, то есть дурачок или только что умерший, а ребенок — читая и очень объемная книга, куда можно без проблем записать новое сознание. Александр Петрович самый оптимистичный оптимист из всех оптимистов, которых я когда-либо видел, вот он и списывает все неудачи на то, что детская смертность всегда была высока, вот и не выживают подселенцы! Не хватает им ни медицинского обслуживания, ни качественной пищи, вот и мрут. А может и войны с эпидемиями вносят свою лепту? Вопрос этот был сложным и никто на станции не мог дать точного ответа что же происходило с их клиентами после переселения, но точный ответ мне был и не нужен! Мне хватало и просто фанатичной веры персонала в возможности Машины.
— Евгений Александрович, просыпайтесь! У вас мальчик! — Александр Петрович легонько тряс меня за плечо. — Как назовете?
— Все шутишь? Я согласен. Когда?
— Через пару часов начнем, сразу как нагрузка на сеть упадет!
Машина наконец-то нашла мне еще одного реципиента, и этот меня полностью устраивал, прожить еще одну жизнь в женском теле, да еще и в средневековье, я совсем не горел желанием, а тут мальчик! Это было очень и очень хорошо!
Пара часов ожидания для меня были самыми долгими в жизни, они тянулись невозможно медленно, но наконец пришел санитары Петровичи с коляской, куда меня посадили, и отвезли к Машине. У Машины я уже был, ей нужно было снять с меня параметры для поиска реципиента, но тогда она была на холостом ходу, тогда тут было невообразимо тихо, а сейчас Машина буквально электризовала воздух вокруг себя, наполняя его сотнями крошечных разрядов, пробегающих от пылинке к пылинке. И это было страшно! Но кто сказал что возможность прожить жизнь еще раз должна быть тихой и спокойной?
То, что я видел, было всего лишь небольшой частью Машины, этакое приемное отделение три на четыре метра, с железным лежаком посередине, куда мне и предстояло лечь для переноса. А чтобы пациент не дергался, его привязывали широкими кожаными ремнями, фиксирующими буквально каждый сустав.
Лежал я тут всего один раз, и то мне не понравилось, а что будет сейчас я даже представить не мог, хорошо хоть реципиента мужского пола нашли, хоть что-то хорошее за последние полгода!
Сейчас Александр Петрович был не в халате а в серебристом герметичном костюме с огромным прозрачным забралом, но не это заинтересовало меня, такие костюмы я уже видел, мое внимание привлек бейдж на груди ученого. Был он иного образца, чем у остального персонала, и написано на нем было следующее: «Доктор физических наук Александр Арнольдович Фишерман».
— Арнольдович значит? — спросил я, но он и не обратил внимания на мой вопрос, лишь быстрым движением сорвал бейдж с груди, да молча продолжил фиксировать мое тело на лежаке. — Кругом обман!
— Готов? — Александр Петрович спросил у меня и в ответ я лишь кивнул, говорить не позволяли ремни под подбородком, крепко притягивающие мою лысую голову к металлическому чреву Машины. — Обратный отсчет! 9…8…7…6…5…4…3…2…1…0! Поехали!
Гул множества электромагнитных катушек, скрип плохо смазанных тележек, последний вдох и темнота переноса, смешанная с далеким тихим шепотом:
— Кланяйся, Андрейка! — шепот для надежности был подкреплен подзатыльником. — Кланяйся дурак, да сапоги барские целуй! Живее!
— Андрейка, айда проказничать! — Всевлад как всегда появился с самыми ранними петухами, а может даже и опередил их, разорвав своим радостным криком сонную и темную тишину в моей келье.
«Тебе хорошо, проказничаешь ты, а за проказы порят меня!» — подумал я, но вслух произнес совсем другое:
— Утро доброе, барин! — утро для меня может и совсем не доброе, но местный этикет, вдолбленный розгами, я уже знаю на отлично! Раз барин велит идти и проказничать, то надо вставать, идти и творить разнообразные проказы. И никак не отделаться от этого, не будешь проказничать — плетей за невыполнения приказов барчука получишь, будешь проказничать — все те же плети, только теперь за баловство непотребное! Куда не кинься всюду клин!
