Августин сказал: Бог все может сделать, кроме одного: спасти человека против его желания. И тот же Августин говорил, что вера — дар, даром даваемый, то есть не за заслуги человека, а иногда и против его желания. Так это было с Савлом, одним из наиболее усердных и жестоких фарисеев, преследовавших христиан. Ему явился Христос и сказал: "Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна". (Деян. 9, 5). И Савл стал Павлом.
Схоластики различали веру, которая верит, и веру, в которую верят. Это разделение неправильное, часто оно вело к лицемерию и самоутверждению. Если человек верит не в Бога, а в свою веру в Бога, то в конце концов он верит в себя, то есть отрицает Бога. И все же в этом различии есть и правильное. Два примера:
1. Человек не верит в Бога. Но он много думал о вере в Бога и понял, что без веры в Бога, без Бога жить трудно, даже нельзя. Поняв это, он не последовал примеру Ставрогина и продолжал думать. Думать не умом, а всем существом, думать не логически, а против всякой логики, потому что он уже понял, что самое главное в жизни совершается именно против логики. И вот он решается совершить нечто совершенно бессмысленное, абсурдное: в полном уже сокрушении духа, в отчаянии — Verzweiflung, то есть в раз-уверенности в себе, в полной безнадежности, не веря ни себе, ни другим, он просит Бога дать ему веру в Бога. Я думаю, он получит ее: "Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; Стучите, и отворят вам". (Мф. 7, 7).
2. Человек верит в Бога. Иногда он непосредственно чувствует Его присутствие, иногда — как некоторый оттенок жизни, иногда — как строй своей души, иногда — как простое приятие жизни, всего, что Бог посылает ему, иногда — в ощущении своего греха и самооправдывания или в покаянии, когда Бог принимает его, несмотря на его грех. Наконец, он может чувствовать Бога даже в таком состоянии, которое определяется словами: Бог меня оставил (Пс. 21, 12). Но и в этом состоянии он чувствует: есть Бог. И вдруг этот человек потерял ощущение или чувство Бога. Он уже не спрашивает у Бога: "Почему Ты оставил меня? "(Пс. 21). Он уже не боится, что Бог его совсем оставил. Умом он знает, что Бог есть. Но он знает также, что ум ничего не знает, что одним только умом нельзя знать ни того, что Бог есть, ни того, что Бога нет. Это знает только вера. Но вера у него вдруг пропала, не после какого-либо размышления, а именно вдруг. Этот человек знает: только из веры можно делать некоторые выводы, строить теологическую систему. Но делать теологические выводы без веры — величайшее лицемерие и богохульство. Человеку без веры остается только навсегда замолчать. Он думает: мне пришла на ум не моя мысль, пришло на ум такое, чего я никогда в жизни не думал. Не моя мысль вытеснила меня. Я уже не я, потому что когда Бог совсем оставляет человека, то он сходит с ума. И вот этот человек уже в полном сокрушении и отчаянии, ни на что не надеясь, просит Бога, Которого он уже не чувствует, не ощущает, вернуть ему Его дар — веру.
Теперь я делаю некоторые теоретические выводы. Бог не только милостивый, но и гневный, не только открытый, но и скрытый, не только то, что бесконечно притягивает меня к Нему, но и бесконечно страшит. Это противоречие разрешается не логически, а практически: в Его гневе я нахожу любовь, в страшном — бесконечно притягивающее. Я иду к Нему, убегая от Него и приближаюсь к Нему, борясь с Ним. И Он удаляет меня от Себя, чтобы приблизить. Я не знаю, почему к одним Он спешит, к другим медлит прийти, почему Он вдруг на время оставляет того, с кем всегда был, но когда это бывает, вера разделяется. Именно та вера, которая, когда есть, неделима и разделение которой — лицемерие и неверие, именно эта вера разделяется. Я прошу Бога, в Которого не верю или Который исчез для меня, дать или вернуть мне веру в Него. В этом состоянии я нахожу 4 момента:
1. Вера, которая верит, как говорили схоластики. Правильнее назвать это верой, которая верит в бессмыслицу, абсурд, невозможное. Потому что бессмысленно просить у Бога, в Которого не веришь, чтобы Он дал веру. Это не желание верить, ибо желание — активное состояние, а здесь, скорее, пассивное состояние: полное сокрушение сердца и духа — Verzweifelung — раз-уверенность в себе, а потому и во всем, что человек может сам сделать или подумать. Это — вера, которая не верит, какая-то онтологическая или ноуменальная tabula rasa, какое-то реальное отсутствие себя самого, отречение от себя самого, причем не только нравственное, не только интеллектуальное, но полное, в самом существе своем. С логической точки зрения, с точки зрения разума, вера, которая не верит, — абсурд, бессмыслица. Но абсурд, бессмыслица — категории, которые устанавливает разум, в этом же состоянии я отрекаюсь и от своего разума.
2. Бессмыслица, абсурд, невозможное. В вере, которая не верит, эти понятия получают не только реальный смысл, но и реальное существование. Эта бессмыслица — «безумие для еллинов» (т.е. неверующих) (I Кор., 1. 23), «безумное мира» (I Кор., 2. 27), «ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (I Кор., 2. 19). Без этого реального ощущения мудрости мира сего как безумия перед Богом вообще нет веры, которая не верит, а в вере, которая не верит, это особенно сильно — вера в бессмыслицу, в абсурд, в невозможное. Такая вера, даже вера, которая не верит, движет горами и совершает невозможное.
3. В этой вере, которая не верит, или верит в то, чего нет и не может быть, человек получает веру — дар Божий — gratia gratis data.
Эту веру схоластики называли объективное верой или объективным моментом веры. Я назвал бы это абсолютным моментом. Условие для получения этой веры, большей частью необходимое условие, но недостаточное само по себе — вера в невозможное (1, ч. 2 момент). «Невозможное для человеков возможно для Бога» (Мф. 29, 26).
4. Дает эту веру только Бог. Только Он может определить, есть ли у меня вера, которая не верит, вера в невозможное, чтобы я мог принять веру, которая есть Его дар.[1]
Состояние веры, которая не верит, пока она не достигла некоторого максимума, только желание верить без смелости веры, требующей отречься не только от внешних удобств, но и от внутренних, т.е. от всего того, что сам считаешь правильным и хорошим, т.е., во-первых, реально почувствовать всю бессмыслицу и ничтожность космоса — воображаемого благоустроенного мира, который я придумываю. Этот космос не вне меня, а прежде всего во мне, я сам, я сам представляю себя благоустроенным. И вдруг я обнаруживаю свою неблагоустроенность, если нет Бога. Это состояние моей неблагоустроенности страшит меня. Бес, которого Христос изгнал в земле Гадаринской, сказал: имя мне легион, потому что нас много. Бес разделен в себе самом, бес — принцип внутреннего разделения и распадения. В ощущении своей неблагоустроенности я разделяюсь, распадаюсь и уже, как бес, могу сказать: имя мне легион. (Лк. 8, 30). Я теряю себя. Во-вторых. Я могу окончательно потерять себя — это слабость и трусость и здесь я еще не окончательно раз-уверился в себе. Слабость и трусость или оттого, что я еще жалею себя, или еще нахожу в себе какие-то достоинства, или еще верю в логику, в ум, или, наконец, гордость. Но окончательно разуверившись в себе, в полном сокрушении своего сердца и духа я совершаю скачок, я как бы бросаюсь в пропасть. Это уже не страшно, потому что нет ничего страшнее ощущения своей полной неблагоустроенности и отсутствия Бога. Этот скачок и есть вера, которая не верит, вера в то, что, по моему мнению и по мнению всех разумных людей, есть бессмыслица, абсурд, невозможное, вера в то, чего нет и не может быть. И тогда Бог невозможное делает действительным.
