Шаляпин не знал тогда, что «человек восточного типа» был не простым владельцем аптекарских складов. Константин Михайлович Алиханов был воспитанником Петербургского университета и Петербургской консерватории по классу профессора Л. О. Лещетицкого, пианистом, музыкально-общественным деятелем. Еще в 1873 году К. М. Алиханов открыл в Тифлисе первое музыкальное учебное заведение — курсы, которые были потом преобразованы в училище, а впоследствии в консерваторию. С конца семидесятых годов он больше десяти лет возглавлял тифлисское музыкальное училище. Алиханов был и одним из учредителей Тифлисского отделения Императорского музыкального общества. В начале девяностых годов Константин Михайлович занялся коммерцией. Живущая в Тбилиси родственница К. М. Алиханова — Н. К. Орловская, сообщает, что он был управляющим Тифлисского коммерческого банка. Он также был одним из основателей Кавказского товарищества торговли аптекарскими товарами и оставался одним из директоров Тифлисского отделения Российского Императорского музыкального общества и председателем Кавказского общества поощрения изящных искусств. Все талантливое, что в области музыки нуждалось в финансовой помощи, получало его бескорыстную поддержку. Вот почему по просьбе Усатова К. М. Алиханов стал помогать начинающему певцу.
Шаляпин смог учиться у Усатова благодаря Алиханову — и это было единственное «учебное заведение», в котором великому певцу довелось заниматься.
О том, что дало Федору Ивановичу это обучение, рассказывала Мария Григорьевна Измирова:
«Усатов — изумительный человек, вкладывал в уроки всю свою душу, энергию. Он учил не просто пению, а искусству оперного певца. Сам все время подпевал на уроках, менял интонации при каждой фразе и даже отдельных словах, менял выражение лица, глаз, рта.
Усатов требовал от учеников выразительной мимики, искреннего переживания, учил, как надо менять выражение лица, положение губ при радости, горе. Он спрашивал нас: „Как вы думаете, имеем ли мы в жизни одинаковое выражение лица при радости и горе, при смехе и слезах?“ Он утверждал, что мы должны быть на сцене такими же, как в жизни, что на сцене мы должны жить, а не только петь как заводные куклы. Он говорил, что если мы будем петь без переживаний, то, каким бы чудесным ни был звук, мы все равно никогда не будем артистами, а останемся ремесленниками. Усатов предлагал вдумываться в смысл каждой спетой фразы и давать точное и соответствующее выражение лица, глаз, губ. Он стремился создать из нас именно оперных артистов».
Но это была только одна сторона дела. Усатов понимал, что большим актером не может стать человек некультурный, малообразованный, даже просто плохо воспитанный. Усатов, вспоминает Измирова, просил свих учеников: «Это простой, неотесанный парень с чудесным голосом. Это будущая знаменитость. Помогите мне отшлифовать его, возьмите его к себе в компанию, займитесь им…»
Измирова, Рчеулов и другие новые друзья Шаляпина не только учили его правилам «хорошего тона». С их помощью он с увлечением взялся за книги, особенно исторические; расспрашивал их обо всем, что ему было интересно или непонятно. Товарищи с удивлением замечали, как поражающе он восприимчив, какая ненасытная владеет им жажда знаний, как быстро преображается он и внешне, и внутренне. Федора приглашали в оперу, на симфонические концерты, в «Тифлисское артистическое общество», в «Кружок любителей квартетного и хорового пения», познакомили его с композиторами. С одним из них — Геннадием Осиповичем Коргановым — Федор подружился, и «Элегия» Корганова навсегда вошла в шаляпинский концертный репертуар…
25 лет спустя — по приглашению Корганова — в ореоле всемирной славы Шаляпин опять приехал в Тифлис. На банкете в его честь великий артист произнес: «В самый тяжелый момент жизни, когда передо мной стоял вопрос продолжить учиться или навсегда бросить мысли о сцене, Усатов направил меня к Алиханову, который принял в моей судьбе горячее участие и дал возможность продолжить учебу». Эти слова взволновали артиста, на его глаза набежали слезы.
Шаляпин подарил моему дяде фотографию с таким автографом: «Добрейшему Константину Михайловичу Алиханову от искренне благодарного Ф. Шаляпина 17.02.95 г.» (фото 14).
В первой «Автобиографии» Шаляпина мой дядя упоминается как «невысокого роста с восточным обликом аптекарь». Явно недружелюбный пассаж имеет, оказывается, такую историю. Эту биографию Шаляпина написал пролетарский писатель Максим Горький, основоположник социалистического реализма. По теории «соцреализма» добрые дела буржуазии надлежало затушевывать, что и было сделано первым «товарищем писателем». Шаляпину «горьковская» биография не понравилась и даже послужила причиной взаимного охлаждения Шаляпина с Горьким.
Сведения эти почерпнуты мной из беседы с творческой группой, которая снимала фильм «Шаляпин в Тифлисе».
В своих воспоминаниях, написанных уже собственноручно, Шаляпин сообщил: «если бы не поддержка Алиханова, не доброта Усатова, не доброжелательность Корганова, не теплота Измировой, Касмоева, Бебутова — я бы так и остался никому не известным хористом».
Добрые дела моего дяди Кости получили достойную оценку великого певца Ф. И. Шаляпина.
Я помню дядю Костю уже маленьким бородатым старичком лет семидесяти пяти. Жил он во флигеле бывшего родительского дома, в небольшой темной комнате, куда переехал после конфискации его обширной квартиры. Большую часть комнаты занимал рояль «Блютнер». На рояле и на полках было много всевозможных нотных альбомов, какие-то специальные бювары с золоченым тиснением «Профессор музыки К. М. Алиханов». Запомнились мне длинные и толстые карандаши. Предназначение их выяснилось, когда моя сестра-непоседа Лизочка стала его ученицей. Этими карандашами, не вставая со стула, он делал пометки на нотах — аппликатуры (указания, каким пальцем брать ту или иную ноту) и ударял по пальцам, когда сестра ошибалась. Такая методика обучения не принесла ей успеха.
