— По бокалу вина, пока наши… представители решают последние вопросы?
Горгулья заинтересованно кивнула, но налить ей я не успела.
— Альбе нельзя пить! — всполошился Бернар. — У неё непереносимость вина, донья.
— Неправда! — возмутилась та. — Я просто быстро пьянею, но столь же быстро трезвею.
— За то время, что ты трезвеешь, обычно происходит что-то очень нехорошее, — с явным намёком заявил горгул. — Размягчение мозгов, вот как это называется. Потом они затвердевают, но сделанного обычно не воротишь.
Это был точно намёк на косяк с книгой из библиотеки, потому что Альба виновато посмотрела сначала на него, потом на меня.
— В закостеневших мозгах тоже нет ничего хорошего, — заметила я исключительно из вредности. — Они мешают увидеть перспективу.
— Свои мозги вы можете размягчать сколько угодно, — заявил Бернар. — Всё равно там костенеть нечему.
— И это ваша благодарность за то, что я помогаю выйти из тупика, в который вы себя загнали сами?
— Донья, если кто-то когда-то узнает, что вы приняли участие в происходящем, ни один Сиятельный с вами разговаривать не будет.
— Я бы не сказала, что это сильно меня расстроит, — ответила я, но вино налила только себе: Альба даже отошла в сторону, только бы не соблазняться видом выпивки, а Раулю сейчас нужна не менее трезвая голова, чем его собеседнику.
— И ни один Сиятельный на вас не женится, — гордо заявил Бернар, уверенный, что своим предсказанием полностью уничтожил мою самооценку.
— Выйду за несиятельного, — я подмигнула опешившему горгулу и отпила из бокала. — Или вообще не выйду. Положу свою жизнь на алтарь науки.
— Какой науки? — опешил Бернар.
— Магической.
— Донья, я ошибся, вам тоже нельзя пить.
— Просто нужно закусывать вовремя. Может быть, вы прервётесь и разделите со мной ужин? — предложила я. — Если Альбе нельзя пить, то есть-то ей можно? Или еда на вас оказывает наркотической действие?
— Мы почти закончили, Катарина, — вклинился в наш разговор Рауль. — Осталась пара не слишком важных пунктов, по которым мы пока не пришли к договорённости.
— Если они для вас не важны, — повернулся к нему Бернар, — тогда примем мой вариант.
— Ваш вариант никак нельзя принять, — ответил Рауль столь горестно, словно действительно об этом жалел. — Потому что…
И дальше он заговорил на языке юридических терминов, из которых мой слух, не иначе как обострившийся в результате пары глотков правильного вина, внезапно вычленил словосочетание «клятва для души и клятва для тела».
— Клятва для души и клятва для тела? Зачем такие сложности? — невольно спросила я. — Зачем отдельные? Разве клятва не общая?
— В данном случае нет, — пояснил Рауль. — Ваш вопрос извиняет только то, что про магические клятвы вы ничего не знаете. Есть несколько стадий, в зависимости от серьёзности клятвы и серьёзности последствий. Кроме того, когда речь идёт о фамильярах, которые могут менять тела, то никакие предосторожности не лишние.
— То есть при смене тела клятва аннулируется? — заинтересовалась я.
— Такая, которую мы обсуждаем, — нет, — терпеливо пояснял Рауль.
— Вообще нет? Или на теле десятом?..
— Вообще нет.
— А если в освобождённое тело вселится другая сущность, она тоже будет под клятвой? — я сейчас ходила по грани, но моя клятва нарушением это не посчитала. Возможно потому, что я старательно твердила про себя: «Это чисто исследовательский интерес».
— Вопрос неоднозначный, — задумчиво сказал Рауль. — Если вселится другая сущность, то она не будет иметь доступа к памяти выселенной.
— Почему же? — важно заметил Бернар. — Это зависит от того, на каких условиях вселялась сущность. Иногда ей бывает доступна вся или часть памяти тела.
— Не знал, — удивлённо сказал Рауль. — Так точно можно делать?
— Можно, но… — Горгул поморщился. — Такие ритуалы все среди запрещённых, поэтому если кто ими и владеет сейчас, то только старинные Сиятельные семейства. Уходят знания, уходят.
— Как интересно…
Обсуждение затянулось, но поскольку оно меня уже не касалось, а Альба столь укоризненно глядела, что находиться в её компании становилось неуютно, я пожелала им побыстрее прийти к взаимопониманию и пошла спать. Нет, не в общежитие — оно было уже закрыто, а в спальню, которая становилась мне куда привычней общежитской комнаты. Во всяком случае, спалось там изумительно.
Утром оказалось, что выводить Рауля за ручку больше не придётся: выяснилось, что ему дали полный доступ в корпус, как мне. Подозреваю, что даже более полный, если это возможно. Принц выглядел сонным, но довольным. Горгульи расстроенными тоже не казались. А значит, пришли к компромиссу, устраивавшему обе стороны.
Накрыли нам завтрак в общей гостиной. Вина к нему не полагалось, зато полагался огромный кофейник крепкого свежесваренного кофе. А ещё булочки, которые выглядели свежеиспечёнными, хотя повар, их готовивший, уже давным-давно умер. Но они были такими вкусными, что все грустные мысли по этому поводу в голове не задержались. Не думаю, что повар, который делал столь изумительную выпечку хотел бы, чтобы едок грустил, когда ел.
— Какие планы на сегодня? — спросил Рауль.
— Учиться, — чуть удивлённо ответила я. — У меня совсем скоро начинаются занятия. Да и у вас наверняка тоже.
— У меня сегодня в планах только научная работа. И занятие с личной ученицей, естественно.
— Знаем мы эти занятия, — еле слышно пробурчала донья. — Смотрю, планы по заселению Теофрении личными Сиятельными все еще в силах.
Говорила она настолько тихо, что услышать мог бы только Сиятельный, а никак не простой маг. И слова её, разумеется, были обращены ко мне.
— Конечно, — неожиданно ответил Рауль. — Нельзя всё ставить на одну лошадь. А вдруг прокол не удастся закрыть? Тогда сработает запасной план. Катарина, вы же меня поддерживаете?
— Размечтались, Рауль, — фыркнула я. — В моих ближайших планах размножения нет.
— А кто говорит о ближайших? Я о будущем. Неужели у вас и в будущем не появится желания размножиться?
— Ой, да не морочьте донье голову, — возмущенно проскрежетала Альба. — Она себе еще найдет кого-нибудь без таких обременений.
— Вы о чём? — удивился Рауль.
— А то вы сами не знаете, — скривилась горгулья так что камень пошёл волнами. — Донья, а ну-ка быстро идите на занятия, а то опоздаете.
Она отконвоировала меня до выхода, проверила, что рядом никого нет, и только потом разрешила выйти, на прощанье проскрежетав:
— Будьте бдительны, донья. Вы — Сиятельная герцогиня, а он всего лишь несиятельный принц. Вы можете рассчитывать на лучшую партию.
— А если Сиятельные исчезнут как класс? — огорошила я её.
— Тогда у него есть шансы, — признала она с большой неохотой. — Но не раньше. Не давайте ему ложных надежд, донья. Пусть сначала покажет, чего он стоит. И стоит ли вообще. Принцы, они разные бывают… Эх, не по душе мне то, что вы затеяли, да разве против судьбы сыграешь?
Мне показалось, что по её щеке потекла капля слюдяной слезы, но рассмотреть я не успела, Альба ловко вытолкнула меня наружу, через стену в густые кусты. Будь они чуть агрессивней, я бы проткнула не только одежду, но и себя. Но возвращаться и ругаться я не стала, времени действительно до занятий оставалось не так много. На всякий случай я забежала в общежитие, но Ракель там уже не было. Пришлось идти на занятия без подруги. Обнаружила я ее перед аудиторией, в которой у нас планировалось первое практическое занятие. Если не считать таковым, конечно, физподготовку, которую вёл Диего. Там тоже, как не крути, была практика, но не такая, о которой мечтает каждый маг.
Ракель что-то активно обсуждала с нашими одногруппниками, но меня заметила сразу, махнула рукой, а потом не выдержала и сама метнулась навстречу.
— Вернулась? — обрадовалась она. — Ты как?
В её голосе чувствовалось искреннее беспокойство, и врать ей хоть и было необходимо, но оказалось очень противно, прямо противоестественно. Да, на правду она отреагировала бы, скорее всего, однозначно, записав меня во враги. Но если нет? Нельзя любовь и дружбу строить на лжи, ничего хорошего из этого не получится.
— Ракель, я не хочу про это говорить. Что прошло, то прошло, — ответила я. — Прошлое мы изменить не можем. Но можем изменить будущее, а для этого нам надо хорошо учиться.
— Это да.
Она хотела добавить что-то еще, но тут подошла преподавательница, довольно небрежно одетая сеньора Сапасар. Лет ей было что-то около сорока, но она уже напрочь махнула на себя рукой. И дело даже не в выбивавшейся из причёски одинокой седой пряди, а в общем впечатлении. Сеньоре было совершенно наплевать на то, как она выглядит. Неинтересно ей это было. Огонь в глазах зажигался, только когда она говорила о своём предмете — прикладной алхимии.
