Для меня нет тебя прекрасней, — с небольшим восточным акцентом запел солист ансамбля, голосом похожим на Полада Бюльбюль-оглы.
Но ловлю я твой взгляд напрасно,
Как виденье неуловима,
Каждый день ты проходишь мимо…
Как виденье неуловима,
Каждый день ты проходишь мимо…
— Так ты значит коренной москвич? — Спросила Маша, легко позволив всю её чуть-чуть пышненькую фигурку прижать плотно к себе.
— Я коренной алмаатинец, — хмыкнул я и подумал, что если верить паспорту. — Живу недалеко от Москвы в общежитии, в посёлке Тарасовка.
— И что, вам, футбольным арбитрам, улучшать квартирные условия не собираются? — Стала прощупывать почву бывшая в разводе агрономша из Калуги.
— Это смотря как буду свистеть, то есть судить. — Я как бы ненароком дал волю рукам, смело потрогав упругую попку, поэтому девушка, смутившись, потупила глазки и старалась больше вопросов во время танца не задавать.
«Партию пора переводить в эндшпиль», — подумал я, когда стрелки часов показали без пятнадцати одиннадцать. И сразу после медленной композиции, буквально силой потащил и Черенкова, и девушек в сторону гостиницы, не забывая при этом, что где-то недалеко наши парни должны были пить вино. А так как парк Кирова был не очень большой, на попивающий домашнее разливное вино у скамеечки «Спартак» мы выскочили сами через десять минут. На нарушение спортивного режима, конечно, решилась не вся команда, главным образом основной состав. И сейчас кто стоял с гранёным фужером в руке, кто на длинной лавочке сидел и слушал, как под гитару красивым голосом пел Юра Гаврилов:
Я приехал из деревни
В этот крупный городок.
Очень трудно разобраться,
Где тут запад, где восток.
Небоскрёбы, небоскрёбы,
А я маленький такой,
То мне страшно, то мне грустно,
То теряю свой покой…
— О, Никон и Чирик пришли! — Обрадовался защитник Вова Букиевский. — Я же говорил, что они с нами. И девочек ещё привели. Красота.
— Это не девочки, — буркнул Федя Черенков. — Это агрономы из Калуги. Они здесь на симпозиуме.
— Мы тоже на симпозиуме, ха-ха, — сказанул Олег Романцев и парни весело загоготали.
— Будете вино девушки? — Галантно предложил Георгий Ярцев и, приоткрыв большую спортивную сумку, показал, что внутри неё покоятся три трехлитровые банки виноградного вина.
— Спокойно, барышни! — Успокоил я Машу и Таню. — Это сборище наших молодых перспективных футбольных арбитров. Они дикие снаружи, но добрые внутри и при случае могут быть гостеприимны. Дайте присесть девушкам, оглоеды.
Потребовал я от парней, который развалились на скамейке, и они тот час освободили место нашим барышням. А Гаврилов, обрадовавшись моему приходу, протянул гитару и сказал:
— Спой Никон, а то у меня уже горло болит. Эту свою вещицу — песня без слов, ночь без сна и та-та-та-та.
— Давай, небоскрёбы, небоскрёбы, — недовольно пробурчал я, так как петь сегодня не планировал.
«Н-да, — подумалось мне, когда я усаживался на место Юры Гаврилова. — Если бы сейчас нас увидел Бесков, то либо его схватил бы „кондратий“, то либо нас он потребовал отправить на два года в ЦСКА или в какой-нибудь СКА далеко на Амур».
— Что ж вам спеть? — Спросил я, проведя пальцем по струнам и подкрутив первую и третью струны, которые уже не строили.
— Что-нибудь душевное, — хмыкнул капитан команды Романцев.
— Душевное? — Пробормотал я и вспомнил песню, которую любила слушать моя бывшая жена, в той другой жизни. — Песня называется «Осколок льда». Кто придумал и сочинил, не знаю, случайно услышал во дворе.
Ночь унесла тяжелые тучи,
Но дни горьким сумраком полны.
Мы расстаемся — так будет лучше,
Вдвоем нам не выбраться из тьмы…
Эту песню из репертуара «Арии», которую написали Маргарита Пушкина и Виталий Дубинин бас-гитарист этой культовой группы, я не стал выводить перебором, ведь, по сути, всегда грал на обычном дворовом уровне. Но и простым боем гениальные слова Пушкиной зашли для моих слушателей на ура.
Я любил и ненавидел,
Но теперь душа пуста.
Все исчезло, не оставив и следа,
И не знает боли в груди осколок льда…
— Нормально, — похлопал меня по плечу Юрий Гаврилов. — Потом слова запишу.
— Да, — улыбнулся я, протянув гитару её хозяину. — Это тебе не небоскрёбы, небоскрёбы, а ты маленький такой. Мужики, одна просьба, у нас завтра товарищеская игра с футбольными арбитрами из Баку. Вы с виноградным сроком не переборщите, пожалуйста.
Я встал с лавки, взял за руку девушек, второй рукой дёрнул за собой Фёдора Фёдоровича и словно маленький тягач потащил их всех в гостиницу.
— Не понял, а ты куда? — Возмутился Вова Букиевский.
— Я обещал родителям девушек — вернуть их до полуночи, — пробурчал я в ответ.
На следующий день в субботу 24-го марта 1979 года сразу в девяти городах Советского союза стартовал 42-ой чемпиона СССР по футболу. В принципе я знал, чем закончится этот чемпионат — победой московского «Спартака». А вот где чемпионат закончу я, пока ясности не было. Потому что на сегодняшней предматчевой установке вновь поспорил с Константином Бесковым, который предложенную мной схему 4−3–3, принёсшую нам победу в четвертьфинале против московского «Динамо», зарубил и упрямо вернулся к своей любимой расстановке 4−4–2.
Хорошо хоть меня из стартового состава не выкинул и оставил в атаке в паре с Георгием Ярцевым. Далее Константин Иванович в полузащиту отрядил: на левый край — Шавло, центр — Глушаков, атакующий полузащитник — Гаврилов и правый — Корешков. Потом в защите слева появился Романцев, капитан команды, в центре вместо травмированного Хидиятуллина — Борисенков, либеро — Самохин и справа — Сорокин. Неожиданно у Вовы Букиевского оказалось повышенное давление. А я его, между прочим, предупреждал, чтоб он вчера поменьше налегал на виноградный сок бакинского винного разлива. Почему старший тренер Бесков на место правого полузащитника не выпустил Федю Черенкова, для всех осталось загадкой, как и большинство мыслей и идей Константина Иваныча.
Перед выходом на поле бакинского Республиканского стадиона имени вождя революции, я парой слов перекинулся с Фёдором Фёдоровичем:
— Переживаешь?
— Злюсь. На тебя, — очень тихо пробурчал Черенков. — Попрошу Бескова, чтоб он меня поселил в номер с кем-нибудь другим. Ты обещал, что эта Таня поспит на твоей кровати максимум час, а сам явился только под утро. Почему я должен был провести всю ночь с этой незнакомой мне женщиной в одной комнате?
— Ну а она же к тебе не приставала, — так же тихо парировал я. — И потом я не знал, что её подруга Маша окажется такой ненасытной тигрицей. Жаль что сегодня в Алушту уезжаем поездом. И потом тебе как «женатику» легко рассуждать, а меня в Москве ждёт комната в Тарасовке, где кроме как играть в гляделки с Сашкой Калашниковым делать больше нечего.
