Конечно, на первый план вышла вольнолюбивая, революционная лирика Пушкина. А это – мощные стихи!
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Как это по-советски сказано… Раз – и навсегда. В советские времен эти строки знали назубок даже двоечники. В пушкинском наследии можно найти немало предвидений будущей советской власти, с ее стремлением к справедливости и дружбе народов. И слово «товарищ» здесь совсем не случайно!
В зрелом СССР – с конца 1920-х годов – процветала пушкинистика. В этой области гуманитарной науки могли проявить себя настоящий интеллигенты – независимо от происхождения. Там допускалась дискуссия – иногда даже публичная. До 1960-х – несколько политизировнная, но научно отточенная. И, говоря по чести, замечательная. Прежде всего – своей связью с читателями, для которых Пушкин был настоящим божеством, в котором – и мечта о свободе, и грезы о «любви, надежде, тихой славе», и путеводная нить между прошлым и будущим.
Пушкин органично вошел в советскую цивилизацию – как памятник поэту, созданный Михаилом Аникушиным во дворе ленинградского Михайловского дворца. Пожалуй, лучший из памятников поэту. Он стал всенародной святыней – именно в советские времена. Любовь к поэту – конечно, у нее были разные оттенки – объединяла академиков и рабочих, людей старого воспитания и советских школьников, пионеров и комсомольцев. Он стал советским человеком, он присутствовал вместе с нами в каждом доме, в каждом школьном классе.
Закономерно, что открывает этот сборник Анатолий Васильевич Луначарский – архитектор советской культуры, зодчий системы просвещения, равной которой нет и теперь уж точно не предвидится. Больше всего политики – в труде Валерия Кирпотина, который вышел в том самом 1937-м. А завершает наш сборник мудрый классик Дмитрий Благой – тоже истинно советский человек и, в известной степени, филолог номер один.
Советский Пушкин? Будем знакомы! Это гениальный поэт и интересный феномен.
Арсений Замостьянов,
заместитель главного редактора
журнала «Историк»
Классик номер один
Мысль ежегодно праздновать пушкинский день – хорошая мысль, ибо значение Пушкина для русской литературы и русского народа неисчерпаемо.
Конечно, ни на одну минуту нельзя сомневаться в огромности гениального дарования Пушкина, но дело не только в этой огромности дарования.
«Не родись богат, – говорит русская пословица, – а родись счастлив». Ее можно перефразировать так: родись гениальным, но в особенности родись вовремя.
Тэн утверждал, что литература определяется расой, климатом и моментом, как будто бы даже стирая таким образом личность. Гёте в предисловии к своей автобиографии говорит: «Родись я на двадцать лет раньше или позже, я был бы совсем Другой». И мы, марксисты, говорим нечто подобное. Мы утверждаем, что личность, по крайней мере в весьма и весьма значительной мере, является отражением своего времени. Конечно, большое время может получить отражение только в боль – том человеке. Можно представить себе подходящую эпоху без подходящего человека (хотя это и редко бывает, ибо в среднем талантливость человечества одинакова во все времена). В этом случае мы имели бы многосодержательного поэта, формально несовершенного. Можно себе представить (и это часто бывает) очень большое дарование в эпоху безвременья. Тогда мы имеем очень большое формальное совершенство при пустоте содержания.
Но читатель скажет: да разве эпоха Пушкина была эпохой великой? Да разве она была эпохой счастливой? Трудно представить себе эпоху более тусклую, и Пушкин метался в ней, страдал, рвался за границу, погиб полусамоубийством, запутанный в сетях самодержавия, бездушного света, отвратительных литературных нравов и т. д. и т. п.
Все верно. То было ранней весной, такою ранней, когда все было покрыто туманом, талым снегом, когда в воздухе с необыкновенной силой множились и роились болезнетворные микробы, – ветреной, серой, грязноватой весной. Но те, которые пришли раньше Пушкина, не видели весеннего солнца, не слышали журчанья ручьев, не оттаяли их сердца. Косны были их губы и бормотали в морозном воздухе неясные речи. А те, кто пришел после Пушкина, оказались в положении продолжателей, ибо самые – то главные слова Пушкин сказал.
Классический век для каждой национальной литературы – это вовсе не наиболее блестящий в политическом, экономическом или культурном отношении век. Это первый век относительной первоначальной, я бы сказал, отроческой зрелости интеллигенции данной нации. Как только обстоятельства позволяют этой нации родиться, упрочиться, как только ее таланты могут сколько-нибудь округлиться, так сейчас же они начинают ковать язык, а он еще гибок, он еще податлив. Вовсе не нужно фиглярничать, выдумывать, умничать и заумничать. Достаточно брать обеими руками из сокровищницы народной речи и при помощи ее называть вещи, как Адам в Библии называет впервые первозданные феномены окружающего.
