В том же коридоре супружеская пара с двумя детьми; одного из них отец обычно несет на руках; все они молоды и счастливы; глава семьи всегда одет в серый костюм с короткими брюками; на плече у него висит камера. После того вечера я никого из них не видел.
Рядом со мной — так близко, что я невольно слышу обрывки их разговора, — две молодые американки, обе в белом, возможно, подруги. Одна из них побывала в Индии и решила вернуться домой через Англию; вторая — школьная учительница в Америке, изящная девушка в пенсне, которое усиливает решительное выражение ее лица. С ними джентльмен, оказавшийся фотографом, жителем Кембриджа (штат Массачусетс). Общительный, утонченный, он вежливо беседует с дамами, с которыми познакомился лишь несколько часов назад. Время от времени в их разговор встревает знакомая девочка и требует, чтобы они посмотрели на большую куклу, которую она сжимает в руках… Больше я никого из той группы не видел. В противоположном углу сидят молодой американский кинооператор и его молодая жена, очевидно француженка. Жена с удовольствием раскладывает пасьянс, а муж сидит откинувшись на спинку кресла, наблюдает за ней и время от времени вносит свои предложения. Их я тоже больше не видел. В центре зала сидят два католических священника. Один из них — либо англичанин, либо ирландец, скорее последнее, — тихо читает. Второй — смуглый, с бородой, в широкополой шляпе, серьезно беседует с другом на немецком и, очевидно, разъясняет какой-то стих из открытой перед ним Библии. Рядом с ними молодой инженер пожарной службы, который направляется в Мексику; он принадлежит к той же конфессии, что и сидящие с ним рядом пассажиры. Ни один из них не спасся. Здесь можно заметить, что процент пассажиров-мужчин, спасшихся из второго класса, ниже, чем среди представителей других классов, — всего восемь процентов.
Припоминаю многие другие лица, но невозможно описать каждого в пределах короткой книги; из всех, кто сидел в библиотеке в тот воскресный вечер, я потом встретил на «Карпатии» лишь двух-трех человек. Окидывая взглядом читателей, спиной к стеллажам стоит библиотечный стюард, худой, сутулый, с печальным лицом. Обычно он лишь выдает книги; однако в тот вечер он был занят больше, чем раньше: раздает пассажирам бланки багажных деклараций. Моя декларация лежит передо мной, и я заполняю «Декларацию для нерезидентов Соединенных Штатов. Пароход „Титаник“; № 31444, D» и т. д. Заполнив декларацию, я не вернул ее стюарду, а механически сунул в блокнот. Кроме того, передо мной лежит небольшой картонный квадратик: «Компания „Уайт Стар“. Пароход „Титаник“, 208. Бирка подлежит возврату после выдачи сданной на хранение ценной вещи. Ценности, принадлежащие пассажирам, хранятся в сейфе казначея. Компания не несет ответственности перед пассажирами за утерю денег, украшений или аксессуаров, не сданных на хранение». Я сдал на хранение деньги: положил их в конверт, запечатал, надписал свою фамилию и вручил казначею; «бирка» — моя квитанция. Скорее всего, мой конверт вместе с другими такими же, по-прежнему нетронутый, лежит на дне океана, но, вероятно, и нет, о чем я напишу ниже.
После ужина Картер пригласил всех желающих в салон. Один пассажир, сидевший за казначейским столом напротив меня, играл на пианино (молодой шотландец-инженер, который собирался вместе с братом выращивать фрукты на ферме у подножия Скалистых гор). Около сотни собравшихся пели гимны. Их просили выбрать гимн, какой они хотели, но, поскольку желающих оказалось много, пришлось исполнять лишь те, которые пользовались наибольшей популярностью. Когда Картер объявлял очередной гимн, он кратко рассказывал о его авторе, а в некоторых случаях описывал обстоятельства, при которых гимн был сочинен. Думаю, его глубокие познания произвели на всех сильное впечатление, как и желание поделиться с нами своими знаниями. Любопытно, что многие думали об опасностях, поджидающих в море. Я заметил, с каким благоговением исполняли гимн «За тех, кто в море».
Мы пели до начала одиннадцатого; увидев, что стюарды готовятся разносить пассажирам печенье и кофе перед тем, как те разойдутся спать, Картер закончил вечер. Под конец он, тепло поблагодарив казначея за то, что тот разрешил воспользоваться салоном, напомнил об удобстве и безопасности нашего путешествия, упомянул о том, какую уверенность испытывают пассажиры на борту огромного лайнера благодаря его устойчивости и размерам, и выразил надежду, что через несколько часов мы завершим наше приятное путешествие и благополучно высадимся в Нью-Йорке. Все время, пока он говорил, в нескольких милях впереди нас поджидала огромная опасность — айсберг, которому суждено было потопить наш огромный лайнер и многих из тех, кто с благодарностью слушал простые, прочувствованные слова священника. Сколь хрупки человеческие надежды и уверенность, которая покоится на материальных вещах, созданных человеком!
Невыносимо думать, что огромная, бесполезная глыба льда оказалась способна роковым образом повредить прекрасный «Титаник»! Бесчувственная масса стала опасной для жизни многих хороших людей, мужчин и женщин, способных думать, строить планы, надеяться на лучшее и любить — и не просто стала опасной, но и прервала их жизнь! Какое унижение! Неужели мы никогда не научимся предвидеть подобные опасности и вовремя предотвращать их? Как показывает история, неизвестные и неожиданные законы открываются ежедневно. Несмотря на то что новые знания накапливаются и пригождаются человечеству, нет уверенности в том, что способность предвидеть и заранее предотвращать угрозу станет одной из привилегий, которой воспользуется весь мир? Возможно, такой день скоро настанет. Пока же необходимо принимать все меры предосторожности и не пренебрегать мерами безопасности, какими бы дорогостоящими они ни были.
После окончания встречи мы с Картерами побеседовали за чашкой кофе. Затем я пожелал им спокойной ночи и примерно без четверти одиннадцать ушел к себе в каюту. Они были хорошими людьми; после их гибели мир стал беднее.
Возможно, многим приятно будет узнать, что их друзья также находились в тот вечер в салоне и что последние звуки гимнов еще звучали у них в ушах, когда они тихо и отважно стояли на палубе… Кто может сказать, какое влияние оказало исполнение гимнов на их поведение и пример, поданный ими остальным?
Мне повезло, потому что я приобрел билет № D 56 в двухместную каюту, в которой находился один. Моя каюта располагалась довольно близко к салону и была удобной во всех отношениях для прогулок по палубам. На таком огромном лайнере, как «Титаник», непросто ориентироваться: палуба D располагалась на три уровня ниже шлюпочной палубы. Под нею находились палубы Е и F. Путь из каюты на палубе F до верхней палубы, занимавший пять лестничных маршей, представлял собой довольно значительную нагрузку для людей, не привыкших к физическим упражнениям. Среди прочего, владельцев «Титаника» критиковали за то, что корабль оснастили лифтами; кое-кто называл лифты избыточной роскошью и говорил, что место, которое они занимали, можно было занять дополнительными спасательными шлюпками. Хотя другие предметы роскоши еще можно назвать избыточными, лифты определенно таковыми не являлись; например, пожилые дамы, жившие в каютах на палубе F, с трудом поднимались бы в ходе путешествия на верхнюю палубу, если бы не возможность вызвать лифт. Наверное, самое наглядное представление о размерах «Титаника» давал именно лифт, когда он спускался сверху и медленно проплывал мимо палуб, высаживая и принимая пассажиров, как в большом отеле. Интересно, где в ту ночь находился мальчик-лифтер? К сожалению, я не встретил его ни в нашей шлюпке, ни на «Карпатии», когда мы проводили перекличку выживших. Он был довольно молод — не больше шестнадцати, по-моему, — ясноглазый красивый мальчик, который любил море, игры на палубе и вид на океан. Однако в рейсе он почти не знал ни отдыха, ни радостей. Однажды, высаживая меня из кабины, он посмотрел в большой вестибюль, где пассажиры играли в кольца, и с тоской произнес: «Ах, хотелось бы мне иногда выходить туда!» Мне бы тоже хотелось, чтобы он мог выйти, и я в шутку предложил на час сменить его в лифте, чтобы он понаблюдал за игрой; но он с улыбкой покачал головой и поехал вниз, так как кто-то нажал кнопку на нижней палубе. Думаю, после столкновения он не был на дежурстве в кабине лифта, а если был, то наверняка все время улыбался пассажирам, пока вез их к шлюпкам, которые готовились покинуть тонущий корабль.
Раздевшись и забравшись на верхнюю койку, я читал примерно с четверти двенадцатого до столкновения с айсбергом, то есть до без четверти двенадцать. В то время я заметил особенно увеличившуюся вибрацию корабля и решил, что мы идем с гораздо большей скоростью, чем когда вышли из Квинстауна. Теперь я понимаю, что скорость — важный вопрос, напрямую связанный с тем, кто виноват в столкновении. И все же усилившаяся вибрация судна настолько застряла у меня в памяти, что мне кажется важным записать это обстоятельство. Мои наблюдения подтверждают два факта. Во-первых, я раздевался, сидя на нижнем диване, и мои босые ноги находились на полу. Тогда я отчетливо чувствовал вибрацию от двигателей внизу. Во-вторых, когда я читал, пружинный матрас подо мною вибрировал быстрее, чем обычно; такое укачивающее движение всегда было заметным, если лежать на койке, однако в то время вибрация значительно участилась. Если взглянуть на корабль в разрезе, станет ясно, что вибрация должна была подниматься почти напрямую снизу, ведь, согласно плану, салон на палубе D находился непосредственно над двигателями, а моя каюта находилась рядом с салоном. Если предположить, что сильная вибрация указывала на увеличенную скорость — как, по-моему, и было, — я уверен, что в ночь столкновения с айсбергом, во всяком случае, в то время, когда я не спал, лайнер шел быстрее.
