Я догоняю парня, за которым шел, слышны полицейские свистки, парень спрашивает, не потому ли это, что я кричал, мы, как идиоты, смываемся, он говорит, что это мне следовало бы подобрать деньги, я смотрю на свои окровавленные руки, нащупываю в кармане платок и шесть сотен франков, прикладываю платок ко рту, чувствую на губе что-то странное, на верхней губе, платок становится красным, кровь на руках быстро засыхает, почти стирается, я прикасаюсь к губе, там что-то болтается, я спрашиваю его, откуда течет кровь, из губы, он говорит да, мы идем ко мне, я умываюсь, первым делом смотрюсь в зеркало, я разлегся, выставив себя напоказ, не осознавая, что лицо в крови, если бы у них были ножи, выглядело б точно так же, но у меня нет времени думать об этом, у меня слишком много времени, я беру бумагу, чтобы что-то написать, я полностью разделся, пишу, и это меня возбуждает, одной рукой я дрочу, у меня шатается зуб, на листок бумаги капает кровь, это не романтичная кровь, а блеклая мерзкая водица разносортного состава, у нее даже нет вкуса, у нее вкус раны на обвисшей губе, у меня теперь совсем другое лицо, хуй больше не стоит, парень вернулся в кусты и встал возле дерева, я шел за ним следом, в нескольких метрах я останавливаюсь, потому что он обернулся, не знаю, хочет ли он, но он улыбается и делает мне знак, я подхожу ближе, он поворачивается и начинает трогать, где у меня хуй, засовывает мне руку в трусы и тянется к заднице, сует в нее палец, я хочу пососаться, подходят другие парни, он жестом показывает, чтобы они ушли, я сквозь ткань лапаю его хуй, целую этого парня, он высовывает язык, и я сосу его, я расстегиваю пальто, он тоже расстегивает пуговицы, на нем нет трусов, он снимает мои, у него красивый хуй, длинный и толстый, мы дрочим друг другу, он разворачивает меня, сплевывает, чтобы смазать мне зад, и пытается вставить мне хуй, твердый, как палка, залупа рвет мою плоть, я кричу, я прошу его выйти, мне слишком больно, от холода все мышцы напряжены, кто-то из парней говорит, что появился полицейский, мы подтягиваем штаны, застегиваем ширинки, я испачкал пару платков, — он спрашивает, хочешь, я тебя провожу? — говорит, они всё у тебя отобрали, — я соглашаюсь, я иду за ним, у него небольшая тачка, я говорю ему, где живу, он неотрывно смотрит в зеркало заднего вида, на красном свете наклоняется ко мне и лижет мне рану, это приятно, это причиняет боль, у меня во рту все пылает, одной рукой он расстегивает себе ширинку и достает хуй, другой рукой притягивает мою голову к своему животу, зажимает ее там под рулем и сует хуй мне в рот, рвет еще больше рану, он так глубоко пихает его, что я не могу глотать, он водит рукой по моим волосам, загорается зеленый, он трогает с места и мешает мне подняться, на каждом повороте я бьюсь головой о руль, я смотрю на свой рот в зеркало, он похож на кусок свежего мяса, с губы свисает целый кусок, который можно просто оторвать, я принимаю снотворное, чтобы уснуть, мы подъезжаем к моему дому, он слегка шлепает меня по заднице, спрашивает, все ли в порядке, он выходит из машины, хуй так и болтается, вздыбленный меж полами плаща, поблескивающий в свете фонарей от моей слюны, моросит дождик, в башмаках полно земли, каждый раз, когда я туда иду, происходит одно и то же, я не могу сомкнуть губ, кажется, что верхнюю почти что отрезали, парень красивый, я вижу его в свете фонарей, он зажимает меня за какой-то дверью и обнимает, он раздевает меня, он заставляет меня сесть на корточки и снова отсасывать, почти душит меня, засовывая хуи как можно глубже в горло, изо рта течет сперма, которой он только что выстрелил мне в горло, у меня отрыжка, он чуть приседает, опускает руку и дрочит мне, он говорит, соси хорошо, шлюха, видишь, какой он огромный, так значит тебе хуи нравятся, давай, глотай его полностью, я сейчас кончу, продолжай, полностью, я сказал, потаскуха, давай, его рука дергает мой хуй все быстрее, я вижу, что он вытаскивает из моего рта хуй, набухший и красный, я вот-вот кончу, и именно в этот момент он перестает дрочить, я слышу шаги в коридоре, он подмигивает мне, показывает зубы, зло ухмыляясь, и идет открыть: сейчас подвалят мои дружбаны.
(Я хотел бы наградить своим трепаком всю землю, перепачкать планету, заразить десятки задниц за один раз, я хотел бы обделать, кресла кинотеатров, облить, перемазать своим гноем стульчаки общественных срален, сыпи все больше, появляется на своих котурнах король Сифилис, и если уж у меня идет кровь из зада, то я хочу, чтоб открылись язвы и у других, каждое утро моя кровать похожа на сцену резни, на скотобойню, своей уотермановской ручкой я наношу на ягодицу татуировку с хуями, постельное белье перепачкано кровью кровь на подушке, посредине простыни, внизу можно подумать, что пока мой вялый белесый хуй истекает гноем, я по ночам верчусь, — ведь сейчас кровь у меня идет только изо рта, — что тело извивается, выгибается, будто в волшебном ящике Фу Манчу.)
(Я занялся глубоким исследованием собственной задницы в домашней ванной. Когда мне было лет шестнадцать, я делал это методично, прилежно. Вначале, во время первых двух ванн, осторожно, лишь один сантиметр. Потом все глубже, намылив указательный палец, и до тех пор, пока не войдет полностью, — у геологии задницы есть свое волшебство, — дырявя отверстие, раздвигая стенки, обследуя их, спускаясь яликом в ее пучины, надев на голову очки офтальмолога, открывая предысторию тела.)
Субботний вечер. Я поступаю, как все: в будние дни сижу дома, а в субботу вечером иду на прогулку. Так я присоединяюсь к обычным завсегдатаям ночных клубов, куда влечет социальные отбросы, извращенцев и буржуа, которых тошнит от вида гостиных. Я поднимаюсь по авеню де л’Опера от площади Пале Рояль до рю Сент-Анн. Захожу в притон, где могут передернуть за пятнадцать франков. Держа в руке виски с апельсиновым соком, вжимаюсь в толпу трущихся друг о друга во тьме пидорасов, колышущуюся толпу придурков. Быстро отыскиваю в этом отвратном месте достаточно гнусного и смазливого, чтобы меня возбудить, парня. Его слюна смешивается с моей, обволакивает мой плотный мясистый язык. Прежде, чем напускать ему в рот, я подставляю хуй, и он прилежно отсасывает и дрочит. Натягивая трусы обратно, я кончаю на свой кожаный ремень и джинсы. Племянник Маршала жалуется: «Ты кончил прямо на меня!», пытаясь стереть с джинсов постыдное повидло. «Ну что ж, скажешь Маршалу, что это соус грибиш!» Я бросил ему «Еще увидимся!» и ушел. Оставил это заведение, ни о чем не жалея, с вылизанными яйцами и порцией shrimp salad в животе. Кроме шуток: чудесный субботний вечер гурмана!
Я дрочу, придрачиваюсь, у меня здоровенный хуй, который я с удовольствием позапихивал бы во рты моим зайчикам. Я мечу им прямо в горло, сую пальцы им в зад и потом заправляю туда хуй, поблескивающий их желудочным соком. Они закрывают глаза, кончают, свесив языки на сторону, задыхающиеся от удовольствия. Потом они в ночи громогласно пердят, — я с радостью нюхаю, — высирают и срыгивают мою сперму, плюясь ею из рта и из жопы. Мой хуй, вылизанный, отсосанный, изнемогший, лопается от наслаждения. Я сосу их залупы, Мне нравится тереться лицом сразу о два, о три хуя, вот они, настоящие, отменные украшения. Вот мое убранство. Соси его, заглатывай целиком, мне нравится, как ты это делаешь, нравится, как ты сжираешь мой хуй, у тебя красивый хуй, малыш, он у тебя здоровенный, мне нравится его сосать, какой у тебя красивый хуй, я хорошо отсасываю, да тебе нравится, тебе это нравится, у тебя стоит от того, что я у тебя сосу, что я на карачках возле твоих ног, как вылизывающая тебя, псина бы он был мокрым, пропитался горячей из моего рта, поэтому у тебя такой стояк, ты чувствуешь мой язык, как я натягиваю тебе уздечку, кончи мне в рот, давай, стреляй, смажь мне там все внутри. Мне нравится глотать твою горькую сперму, твою божественную икру. Мне нравится твоя крепкая задница, когда я вправляю в нее свой хуй, она всегда ждет, чтобы в нее засадили. Твой зад еще жарче, чем рот. Ты лег на спину и закинул ноги на мои плечи. Я стою на коленях. Я крепко сжимаю свой хуй и дрочу тебе в зад. Твой зад, как нравится мне твой зад, малыш, мне нравится ебать тебя в зад, у тебя классный зад, твой зад, мне он нравится, тебе нравится, когда я ебу тебя. Твои кишки сжимаются вокруг моего хуя, давят его, он превращается в обезумевший поршень. Я хуячу тебя все глубже, переламывая тебя пополам. Я воткну тебе по самые гланды.
Я подаюсь назад, чтобы пососать твой здоровенный елдак, такой красный, вздыбленный тараном, которым я долблю тебя в зад, оставляя следы, которые ты потом высрешь. Закрыв глаза, я сосу. Ебу тебя в задницу. Мне нравится твоя жопа, у тебя отличный зад. Ты меня трахаешь. Твой ебливый хуй стреляет. Я пускаю в ответ на тебя, глаза ничего не видят, они залиты моей кончиной. Моя голова опрокидывается, я сосу твой хуй, двигаясь все быстрее, и в то же время дрочу тебе. Я хочу посмотреть, как он забрызжет, как следует нассьп мне в рожу. Я вытаскиваю свой хуй. Сладкий запах твоего дерьма.
В ночь с 6 на 7 марта 19... Э. Г. был найден мертвым в луже крови среди разбросанных вещей у себя в спальне. Лицо умершего выглядело спокойным.
На его тело давили до тех пор, пока не исторглось сердце, пока оно не выскочило наружу. Из него нарезали разнообразных ленточек, полосок и, пригвоздив их к стенам комнаты, устроили настоящую экспозицию. После чего в большой жестяной кастрюле выварили его кости, дабы приготовить всевозможные студни, которые затем были подкрашены и подробно описаны.
Сначала все думали о том, что этот жуткий спектакль разыграл пострадавший, но следовало признать, что он не мог сделать все это самостоятельно. Страшное преступление, отвратительное пиршество, стало быть, — работа сексуального извращенца, который, учитывая склонности жертвы, может оказаться соучастником. Разбросанные вокруг останков пустые кассеты Полароида модели SX-70 позволяют предположить, что монстр, совершая преступления, делал снимки, а после безвестно канул в ночи, не оставив ни единого следа или отпечатка. Работники полиции начеку. Всё — особенно результаты вскрытия, производившегося с большой осторожностью из-за плохой сохранности трупа, — указывает на то, что убийца был знаком с пострадавшим: возможно, был его любовником.
Судя по всему, это убийство на сексуальной почве или преступление против нравственности.
«На преступнике были черные бархатные перчатки, но надел он их не для того, чтобы не оставлять отпечатков, а для того, чтобы спрятать покрытые чешуйками руки. Еще на нем было скрывавшее дырку в груди бумажное жабо».
Как утверждают некоторые довольно пугливые свидетели, такова была одна из последних шуток погибшего, который, как выясняется, провел всю или большую часть своей довольно короткой жизни, изобретая, а затем и изготавливая машину для самоубийства (а также бурения, ибо было обнаружено, что анус жертвы глубоко и сильно пробит): многофункциональную машину, нарциссического робота, некоторые даже говорят, что крылатого и что он-де вылетел в первое же распахнутое окно...
