Паровоз издал пронзительный крик. Машинист догадался, что тормоз слишком ему жмет, и повернул рукоятку как надо, а в это время человек в белой фуражке в свою очередь засвистел, чтобы последнее слово осталось за ним. Поезд медленно тронулся. Станция была сырой и темной, и ему не хотелось на ней стоять. В купе сидели шесть человек: четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них обменивались словосочетаниями, а шестой нет. Начиная от окна, на скамейке напротив слева направо располагались: Жак, Реймон, Брис и молодая очень хорошенькая блондинка, Корин. Напротив нее сидел мужчина, имя которого было никому не известно, Сатурн Ламьель, а напротив Реймона — другая женщина, брюнетка, довольно дурнушка, но зато она охотно показывала ноги. Ее звали Гарамюш.
— Поезд пошел,— сказал Жак.
— Холодно,— сказала Гарамюш.
— В картишки перекинемся? — сказал Реймон.
— Какого черта! — сказал Брис.
— Как вы негалантны,— сказала Корин.
— А почему бы вам не сесть между Реймоном и мной? — сказал Жак.
— Да, в самом деле,— сказал Реймон.
— Хорошая мысль,— сказал негалантный Брис.
— Она будет напротив меня,— сказала Гарамюш.
— Я сяду рядом с вами,— сказал Брис.
— Нет, сидите,— сказал Реймон.
— Ну, так давайте сюда,— сказал Жак.
— Сейчас,— сказала Корин.
Все встали одновременно и перемешались, а теперь придется начинать все сначала. Только Сатурн Ламьель не сдвинулся с места и продолжал молчать. Итак, теперь, начиная от окна, на другой скамейке слева направо располагались: Брис, Гарамюш, пустое место и Сатурн Ламьель. А дальше Жак, Корин и Реймон.
— Так гораздо лучше,— сказал Реймон.
Он бросил взгляд на Сатурна Ламьеля и угодил ему прямо в глаз. Сатурн Ламьель смигнул, но промолчал.
— Не хуже, чем раньше,— сказал Брис.— Ничуть не хуже.
Гарамюш оправила юбку: были видны никелированные застежки на чулках; она устроилась так, чтобы было одинаково хорошо видно с обеих сторон.
— Вам мои ноги нравятся? — спросила она у Бриса.
— Послушайте,— сказала Корин,— такие вещи не спрашивают.
— Странная вы,— сказал Жак Корин.— Если бы у вас была рожа, как у нее, вы бы тоже стали ноги показывать.
Он посмотрел на Сатурна Ламьеля, который не отвернулся, но уставился куда-то далеко.
— Не сыграть ли нам в карты? — сказал Реймон.
— Вот еще! — сказала Корин.— Это скучно. Лучше поболтать.
На миг наступило смущение, хотя никто не знал, почему. Брис сказал некстати:
— Если бы в этом купе не было таких, что не желают отвечать, когда с ними говорят,— сказал он,— гораздо лучше было бы.
— Черт возьми! — сказала Гарамюш,— Сдурели небось, чтоб такое ляпнуть! Чего я вам, не отвечаю, что ли?
— Не о вас речь,— сказал Жак.
У него были каштановые волосы, голубые глаза и густой бас. Он был чисто выбрит, но щеки отливали синевой, словно спинка недоваренной скумбрии (Игра слов. Можно понять: словно еще не одряхлевший (или не пойманный) сутенер. - пр. пер.).
— Если Жак против меня что имеет,— сказал Реймон,— может, он так прямо и скажет?
Он еще раз посмотрел на Сатурна Ламьеля. Сатурн Ламьель вроде бы был погружен в свои мысли.
— В прежние времена,— сказала Корин,— были способы заставить говорить. При инквизиции. Я об этом читала.
Поезд теперь шел быстро, что не мешало ему высказывать колесами одно и то же замечание через каждые полсекунды. Снаружи ночь была грязноватого цвета, а в степном песке отражались редкие звезды. Время от времени ближние листья деревьев хлестали по широкому холодному стеклу.
— Когда мы прибываем? — спросила Гарамюш.
— Не раньше завтрашнего утра,— сказал Реймон.
— Вполне успеем сдохнуть со скуки,— сказал Брис.
— Если б только некоторые пожелали отвечать,— сказал Жак.
— Это вы мне? — сказала Корин.
— Да нет же! — сказал Реймон.— Это все ему!
Они разом замолчали. Вытянутый палец Реймона указывал на Сатурна Ламьеля. Тот и не шевельнулся, а четверо остальных прямо подскочили.
— Он прав,— сказал Брис.— Нечего отвиливать. Пускай тоже рот раскроет.
— Вы тоже едете в Хоностров? — спросил Жак.
— Вам нравится это путешествие? — спросила Гарамюш.
Она заняла пустое пространство между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве возле окна. При движении открылись доверху ее ноги и розовые застежки никелированных штуковин. Чуть показались также и ляжки, задубленные и гладкие, ну прямо мечта.
— В карты играете? — спросил Реймон.
— Об инквизиции вам уже приходилось слышать? — спросила Корин.
Сатурн Ламьель даже не шевельнулся и закутал ноги в сине-зеленый плед, лежавший у него на коленях. Лицо его было совсем юное, а светлые волосы с тщательным пробором посредине падали на виски равномерными волнами.
— Черт побери! — сказал Брис,— Он просто нас вызывает!
Эти слова не получили никакого эха, что было вполне естественно, поскольку стенки железнодорожного купе обладают, в силу своей конструкции, свойствами звукоизоляционного материала. Кроме того, необходимо учитывать также некоторую длину, равную семнадцати метрам.
Молчание было стеснительным.
— А не сыграть нам в карты? — сказал тогда Реймон.
— Ах, вы с вашими картами! — сказала Гарамюш. Ей явно очень хотелось, чтобы ей кое-что сделали. — Отстаньте от нас! — сказал Жак.
— При инквизиции,— сказала Корин,— прижигали ступни, чтобы заставить говорить. Каленым железом или чем попало. И ногти вырывали или глаза выкалывали. И...
— Достаточно, — сказал Брис.— Уже и этого вполне хватит!
Все разом встали, кроме Сатурна Ламьеля. Поезд вошел в туннель с громким хриплым завыванием и шумом падающих камней. Когда он вышел из туннеля, Корин и Гарамюш сидели у окна друг против друга. Рядом с Сатурном Ламьелем сидел Реймон. Между ним и Корин было пустое место. Напротив Сатурна находились Жак, Брис и пустое пространство, а потом Гарамюш. На коленях Бриса стоял новехонький чемоданчик из желтой кожи с блестящими кольцами под ручкой и чужими инициалами кого-то, кого тоже звали Брис, но фамилия писалась через два Пэ.
— В Хоностров едете? — сказал Жак.
Он обращался непосредственно к Сатурну Ламьелю. Глаза последнего были закрыты, и он тихонько дышал, чтобы не просыпаться.
Реймон поправил очки. Это был высокий крепкий мужчина с толстыми очками и боковым пробором. Волосы его слегка растрепались.
— Что будем делать? — спросил он.
— Пальцы на ногах,— сказал Брис.
Он открыл чемоданчик желтой кожи.
— Надо снять ему башмаки,— предложила Корин.
— Я бы хотела применить к нему китайский способ,— сказала Гарамюш.
Она замолчала и покраснела, потому что все смотрели на нее рассерженно.
— И больше чтобы этого не было! — сказал Жак.
— Черт побери! Шлюха! — сказал Брис.
— Не преувеличивайте,— сказала Корин.
— А что такое китайский способ? — спросил Реймон.
На этот раз наступила настоящая мертвая тишина, тем более что поезд мчал в этот момент по резиновому отрезку пути, только что построенному между Метромерровым и Тумангородом. Это разбудило Сатурна Ламьеля. Его прекрасные орехового цвета глаза разом раскрылись, и он подтянул плед, соскальзывающий с колен. Потом он опять закрыл глаза и, казалось, снова заснул. Реймон стал красным, как рак, в ужасном визге тормозов и решил не настаивать. Гарамюш ворчала в своем углу. Она поискала губную помаду и раза два-три украдкой вытащила тюбик из футляра, а затем втянула обратно. Он еще больше покраснел. Брис и Жак склонились над чемоданчиком, а Корин с отвращением посмотрела на Гарамюш.
— Ноги,— сказал Жак,— Снимите ему башмаки,— предложил он Реймону.
Тот, рад оказать услугу, присел перед Сатурном Ламьелем и попытался развязать шнурки, которые засвистели и принялись извиваться во все стороны, как только он приблизился. Не сумев развязать, он плюнул на них, словно разъяренная кошка.
