Или взять мартовскую, 1989 года, выставку полотен Михаила Нестерова в Государственной Третьяковской галерее. Знаком ли нам этот художник? Да, скажут многие, еще как! Некоторые его картины, особенно острохарактерные портреты Корина, Павлова, Мухиной, Юдина, Васнецова, считаются классическими. Но многое из того, что было на сей раз показано широкой публике, долгие годы прозябало в музейных запасниках или трепетно и с надеждой хранилось в домашних собраниях. Низкий поклон сберегшим! Такого Нестерова неспециалисты, наверное, еще не знали. Мощное по духу эпическое полотно «На Руси» («Душа народа»), поражающие сосредоточенностью мысли «Философы» (П. А. Флоренский и С. Н. Булгаков), возвышенный цикл работ о Сергии Радонежском, сердечные портреты родных и близких людей, лики природы и обитателей русского Севера, итальянские и подмосковные этюды, эскизы и варианты известных созданий… Увиденное помогло свести воедино разрозненные черты образа великого отечественного живописца и укрепило представление о нем как об одном из самых раздумчивых и искренних созидателей нашей культуры.
Подолгу выстаивали жаждущие знакомства с Малевичем и Филоновым, часами ждали свидания с Нестеровым. И это тоже уроки классики.
Музыка? И здесь вечная красота способна потеснить скоротечную современность. Совсем недавно, в пору празднования тысячелетия отечественной культуры, впервые широко зазвучали торжественные и величавые древнерусские напевы, изумившие многих и всколыхнувшие дремавший слух. Поныне жив и всеобще любим щемящий русский романс, чуткое сердце всегда узнает божественный тембр итальянского «бельканто», которое, к счастью, никогда не удастся заглушить никакому «металлу».
Как измерить общественную температуру отношения к классике? Нет такого градусника. Хотя… Не является ли общая культура общества этим показателем? Ведь ее критерий — память. Вспомним, что писал еще в 1815 году Н. М. Карамзин в предисловии к своей многотрудной и лишь в конце 1980-х годов открытой нами по-настоящему «Истории Государства Российского»: «Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?» Или Пушкин: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие». И вновь он: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости…» И еще пушкинское — резкое, звучащее очень современно: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».
Все же предвижу недоуменные вопросы и несогласия, рожденные, быть может, максимализмом юности и нетерпением скорее взобраться на взрослые ступени бытия, перепрыгнув через две-три предыдущие: «Раньше ведь все было иначе: условия, отношения, мысли, настроения, идеалы — все другое. Если же, как уверяют учебники и учителя, искусство изучает и отражает жизнь, т. е. является одной из форм познания, оно это "другое" и вместило в себя и в своих героев. Открытия науки и достижения техники — объективны, их нельзя пересказать на свой лад, они годны во все времена, а хваленая субъективность искусства… Зачем нам эта классика? Что нам сегодня далекие персонажи и образы с их далекими от нас чувствами и стремлениями? Наше-то время совсем непохожее. Одни скорости чего стоят! Тут все кипит, меняется на глазах, а там… Нам сейчас многое даже в XX веке — особенно в его начале и середине — кажется непонятным или устаревшим, а тут век прошлый, не говоря уж о туманной дали более ранних столетий! Что мы оттуда для своей жизни возьмем, чему оно нас научит, как поможет, как укажет дорогу в будущее?»
Что и говорить, роковые вопросы. Важные для нас и для нашей недавней истории. Их, к примеру, уже задавали в начале века, когда революционные бури всколыхнули страну. Задавали и позже, когда волюнтаристски хотели перекроить всю жизнь народа на неких новых, нигде и никогда не виданных началах. Уже предлагали сбросить классику с корабля современности, разрушить музеи, изгнать из настоящего старых поэтов и живописцев, музыкантов и архитекторов, чтобы на пепелище построить новую культуру, устремленную лишь в будущее. И сбрасывали, и разрушали, и стирали из памяти. До сих пор собираем осколки, никак не можем восстановить, многое утеряли навечно.
Но боль утрат сделала нас мудрее, бережливее, прозорливее. Неподдельная забота о культурном наследии, возрождение шедевров старины, приращение исторической памяти — характернейшие черты нашего нынешнего образа мысли и жизни. И повторения быть не должно!
И все же один — практический — вопрос всегда остается: о реальном участии классики в обновлении нашей жизни. Как ответить? Можно произнести вдохновенную речь. Можно и очень кратко, почти через запятую, что-то вроде скупого оглавления к большой книге. Думающий да поймет! Классика дает силы сердцу и уму, крепость духу, наполняет ощущением единства с людьми и событиями родной истории, помогает понять себя и иных. Воспитывает глаз, ухо, руку. Формирует вкусы, привычки, манеры. Учит тому, что мы к концу XX столетия, увы, почти повсеместно утратили: умению интеллигентно говорить и писать, выступать перед людьми и общаться друг с другом. Как устойчивый элемент духовной культуры классика «амортизирует» многие антиэтические и анти-эстетические удары современности и является нравственным компасом в бурном море перемен и борении мнений. Это — прививка против вульгарности мыслей и суждений, оценок и действий, защита от суетности и неблагородства в чувствах.
Да что говорить! Неужели духовный максимализм героев Достоевского и Толстого будет чужд новым поколениям защитников социальной справедливости и человеческого достоинства? Или уже всё сказали своим соплеменникам о смысле бытия и человеческом в человеке гармоничный Пушкин, страдающий Лермонтов, задумчивый Баратынский, деликатный Жуковский, грустный и насмешливый Гоголь, романтичный Тургенев, возвышенный Фет, печальный и светлый Тютчев, неспешный Гончаров, язвительный Салтыков-Щедрин, очарованный Лесков, умудрённый Островский, ироничный Чехов?.. Конечно, нет! Каждый из нас знает сам или слышал, как может перепахать человека книга великого мудреца и чародея слова!
Наивно считать, что в классической литературе можно найти все ответы на свои вопросы: такого никогда не было и не будет. Не стоит преувеличивать возможности классики — реальная жизнь всегда разнообразнее и сложнее любых представлений о ней. Но ведь столь же верно и то, что каждое вновь приходящее поколение читает классику и находит близкое себе и своему времени, а порой и просто поражается ее современности. Так почему бы и нам, решающим сложнейшие революционные задачи, не опереться на наследие, не свериться с классикой, не попытаться через увеличительное стекло искусства проследить корни реальных явлений, с которыми мы сегодня сталкиваемся?
