Велосипед привез его на огнезащитную просеку, проложенную по склону холма. Здесь Эллиот спрыгнул на землю и перевел велосипед на другую сторону усыпанной сухим валежником просеки. Ему показалось странным, что его двухколесная машина, покореженная и заржавленная из-за того, что хозяин к ней относился бездушно, часто бросал ее где придется, оставлял под дождем, сегодня казалась легче пушинки. Ему даже почудилось, что сегодня, несмотря на ржавчину, она сияла как новенькая.
Велосипед легко катил по извилистой тропинке через рощу. Выходя на поляну, Эллиот всем своим существом ощущал: здесь произошло что-то невероятное. Все здесь хранило память о пребывании огромного космического корабля. Близоруко щурясь сквозь толстые линзы очков на вмятины в траве, мальчик словно воочию видел оставивший эти следы корабль.
Сердце Эллиота громко стучало, и если бы оно было устроено, как у пришельца, свет в его груди уже горел бы. Лоб мальчика пылал, словно его коснулась немыслимо мощная неземная энергия, остатки которой еще витали над поляной.
Затаившись в кустах неподалеку, старый ботаник старался не выдать своего присутствия — ведь где-то вокруг может рыскать эта скверная собака, не теряющая надежды цапнуть заслуженного ученого за ногу.
Нет, похоже, что молодой землянин пришел один. Все равно не стоит высовываться. В любой миг можно испустить дух, и незачем это видеть посторонним.
Мальчик же делал что-то непонятное. Достав из кармана пакетик, он извлек из него крошечный предмет и положил его на землю, отошел на несколько шагов, повторил странные манипуляции, опять отошел, и так еще раз, и еще, пока не скрылся за поворотом.
Старый путешественник, собрав остатки сил, выполз из кустов. Любопытство было доминирующей чертой его характера, но в его годы меняться поздно. Опустившись на четвереньки, он выбрался на поляну и увидел, что же там оставил мальчик.
На траве лежала маленькая круглая таблетка, удивительно похожая на их питательные таблетки из космического рациона. Старый ботаник поднял ее и положил на ладонь. На таблетке было отпечатано нечто, не поддающееся расшифровке: «М&М»[2].
Он положил таблетку в рот, подождал, пока она растает.
Восхитительно!
Потрясающе вкусно! Нигде в Галактике он не пробовал ничего подобного. Со всей быстротой, на какую был способен, он заковылял вслед за Эллиотом, подбирая и съедая одну таблетку за другой. Силы возвращались к нему, а с ними в его сердце возрождалась надежда. Он даже не заметил, как вновь оказался перед знакомым домом.
Мэри подавала ужин. Она приготовила одно из своих фирменных блюд: консервированные макароны с сыром, приправленные проросшей пшеницей. Чтобы придать блюду изысканность она бросила туда щепотку орехов кэшью.
— Ешь, Эллиот.
Эллиот, как всегда, сидел сгорбившись над тарелкой, словно собирался нырнуть в нее с аквалангом.
«Да, ребенок депрессивный, это уж точно».
Мэри почему-то вспомнилось, что когда Эллиот был еще совсем крошкой, она и его отец за вот таким же ужином швыряли друг в друга чем попало. От стен отлетали жареные цыплята, с потолка сталактитами свисало картофельное пюре, и подливка капала прямо на головку Эллиота. Конечно, это не прошло для него бесследно.
Она попыталась оживить вечернюю трапезу веселой болтовней.
— Кстати, какие костюмы у нас будут на Хеллоуин?
Вгоняющий ее в дрожь праздник Хеллоуин[3] стремительно надвигался. Как всегда, это будет жуткий вечер. Дом наполнят орды шумных детей, которые будут нестройно горланить и таращиться на нее во все глаза.
— Эллиот нарядится гоблином, — изрек Майкл.
— Иди к черту! — огрызнулся Эллиот.
— Молодой человек… — Мери не нашла, что сказать, и растерянно постучала вилкой по стакану Эллиота. — Ешьте ваши макароны!
— Никто мне не верит, — пожаловался Эллиот и еще более сумрачно уставился в тарелку.
Мэри ласково погладила его по руке.
— Не то, что бы совсем совсем тебе не верим, малыш…
— Он взаправду был там, клянусь, — Эллиот смотрел на нее через толстые линзы полными мольбы глазами.
Мэри повернулась к пятилетней Герти, младшей в семье, которая уже настаивала на отдельной квартире.
— Герти, милая, а кем ты будешь на Хеллоуин?
— Бо Дерек[4], мамочка.
В изнемогающем от бремени забот сознании Мэри тут же возникла картина: ее малютка-дочь голышом разгуливает по мокрым от дождя улицам их городка. Ковыряясь в макаронах, она попыталась представить что-нибудь другое, но тут Майкл опять начал приставать к Эллиоту.
— А может, — сказал Майкл свысока, как он нередко обращался к младшему брату, — это была игуана?
Мэри мысленно простонала.
— Игуан мне и так девать некуда — тихонько сказала она орешкам кэшью.
— Сам ты игуана! — огрызнулся Эллиот.
— А почему бы и нет? — стоял на своем Майкл. — Говорят, в канализационных трубах водятся аллигаторы.
«Аллигаторы — вот их-то мне и недостает, — подумала Мэри. — Начну считать аллигаторов. Все-таки веселее».
Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором тут же возник клацающий зубами аллигатор. Великолепный экземпляр.
Она повернулась к Эллиоту.
— Эллиот, Майкл просто хочет сказать, что тебе это померещилось. Такое случается. Нам всем вечно что-нибудь кажется…
«Вот мне, например, грезится, что на распродаже случайно затесалось платье от Диора, и всего за два доллара! В каком сногсшибательном виде я появилась бы в кафе!»
— Такое не может померещиться, — упрямо возразил Эллиот.
— Быть может, ты видел сексуального маньяка? — предположил Майкл.
— Ради бога, Майкл, не говори так при Герти, — взмолилась Мэри.
— Мамочка, а что такое маньяк?
— Просто дяденька в плаще, милая.
— Или просто испорченный ребенок, — добавил Майкл.
— Майкл! — строго прикрикнула Мэри.
И почему в головы детей вечно лезут какие-то извращенные мысли? Всякий раз одна и та же история! Неужто нельзя за едой (на второе она поджарила рыбные палочки) вести утонченно-шутливую беседу…
— Послушай, — не унимался Майкл, как всегда, игнорируя просьбу матери, — а вдруг это был эльф или даже гном?
Эллиот швырнул вилку на пол.
— Какой эльф, дерьмо!
Дерьмо! Мэри почувствовала, что ей становиться дурно. Как в ее маленький семейный круг проникло такое выражение?
— Эллиот, не смей произносить это слово за столом. И вообще в нашем доме!
Эллиот угрюмо уткнулся в тарелку.
— А вот папа поверил бы мне!
— Так позвони ему и расскажи, — предложила Мэри, а про себя подумала: «Если у него еще не отключили телефон за неуплату».
— Не могу, — сказал Эллиот. — Он в Мексике, вместе с Сэлли.
Мэри сама не знала, как ей удалось сохранить присутствие духа при упоминании имени ее бывшей подруги, а теперь лютого врага. Она только ниже пригнулась к тарелке с рыбными палочками. «Как иногда жестоки дети, — подумала она. — Особенно Эллиот».
— Если увидишь это снова, чем бы оно ни было, не приближайся. Позови меня, и я распоряжусь, чтобы за ним приехали и увезли.
— Кто? Собаколовы? — поинтересовалась Герти.
— Именно.
Гарви тихо зарычал на заднем крыльце, дожевывая коврик, на который давно покушался.
— Но ведь его подвергнут лоботомии[5], — сказал Эллиот, — или используют для каких-нибудь опытов.
— Ну и что? — ответила Мэри. — Это отучит его лазить по чужим грядкам.
Городок уже спал, когда это выползло из леса и двинулось к спящему городку. Оно не слыхало о лоботомии, но имело основание опасаться, что из него сделают чучело.
Перепончатые лапы обремененного годами существа почти бесшумно несли его к дому мальчика. Инопланетянин спустился с холма, оставляя за собой след как от большой дыни, которую волокли два утконоса. В доме было темно, свет виднелся лишь в одном оконце.
