Сегодня уже не помнят, какая из гор носила имя Бурхан-Халдун. Хотя некоторые утверждают, что монголы свято хранят свою тайну вот уже восемь веков. К югу от Хуанхэ (Желтой реки), в районе Ордоса, некоторые местные жители показывают любопытным путешественникам курганы, в которых якобы хранятся вещи, принадлежавшие великому хану: сабля, седло, лук или охотничий рог. До сих пор живы легенды о проклятии, тяготеющем над теми, кто осмелится осквернить могилу: один из ханов внезапно ослеп, когда пытался вырыть одну из реликвий; мусульмане, нарушившие табу, «лишились рук и ног». Говорят даже, что существует где-то в степи призрачный город — «город Чингисхана».
Однако по сей день никому еще не удалось открыть место погребения Чингисхана — Тэмуджина, одного из редких завоевателей, к которому почти применим титул властелин мира.
Его отец, Есугэй Храбрый, был доблестным, м его род, род Киота Борджигена (Кията Борджигина) славился своей доблестью. Но мужеству и отваге Тэмуджина нет равных среди людей.
Единственный, по-видимому прижизненный, портрет Чингисхана находится в настоящее время в Пекинском Историческом музее, в коллекции старинной живописи, представляющей императоров монгольской династии Юань, которая правила Средней Империей между 1279 и 1368 годами и основатель которой, Хубилай-хан, принял при своем дворе венецианских купцов из семьи Поло. В этой галерее официальных портретов почетное место занимает дед Хубилая, Тэмуджин, объединивший степных кочевников; монгольские правители считали его «Великим Патриархом» (Тайцу) династии Юань.
Выполненный китайским художником после завоеваний великого хана, этот портрет кузнеца чингисханской империи, бесспорно, не может быть далеким от исторической модели, даже если он стилизован как почти вся китайская живопись этого жанра. Все другие позднейшие изображения — персидские миниатюры из Тебриза, китайская живопись или европейские иллюстрации — всего лишь интерпретация, которой не более чем плод воображения художников; некоторые из них представляют хана персидским принцем или даже одетым в европейский костюм западного монарха.
Остановимся перед этим квадратом натянутого шелка, представляющим нарисованный тушью портрет монгольского завоевателя. Он слегка повернут влево. Его массивное тело достаточно хорошо соответствует типу современных монголов, часто довольно полных. Может быть, годы сделали более тяжелым когда-то гибкий силуэт повелителя? Лицо широкое, скорее полное, нос довольно длинный и правильный, рот хорошо очерчен. Волосы седеют, так же, как и почти прямые брови, усы скрывают углы губ, борода как у китайца. Человеку, судя по морщинам, избороздившим его высокий лоб, на вид лет пятьдесят, но художник пытается сделать модель величественнее и старше, может быть, даже пририсовав ему длинную бороду древнего мудреца, — известно, каким уважением пользуется в Китае человек, умудренный годами, символ знания и опыта. Мочка уха, виднеющегося из-под шапки, очень удлинена, — отличительный признак великой мудрости, так как по традиции именно такой была форма уха Будды.
На Тэмуджине шапка из светлого меха, спадающая на затылок, как носили в то время кочевники, одежда его застегнута на правую сторону, по китайской моде. Эта деталь очень важна: по примеру европейцев, для которых только «настоящие дикари» носили перья на голове, китайцы довольно долгое время считали, что мужчины, одежда которых застегнута на левую сторону, то есть наоборот, не могут претендовать на статус «цивилизованных». В их глазах тот факт, что кочевники, жившие по ту сторону Великой стены, застегивали свою одежду как китайские женщины, был еще одним признаком варварства их нравов. Можно представить себе, что придворный художник хотел польстить своей модели и, чтобы понравиться заказчику, подправил задним числом его одежду. Но с таким же успехом можно предположить, что хан, зная китайские обычаи и постоянно общаясь с китайскими или прокитайскими советниками и военными специалистами, в конце жизни стал одеваться, следуя китайской моде.
По редким свидетельствам современников, монгольский завоеватель был высокого роста, крепкий, волосы его были негустыми и седыми, а глаза — «кошачьими». Относящиеся к 1222 году, то есть за пять лет до кончины правителя, эти наблюдения достаточно хорошо согласуются с портретом, сохранившимся в Пекинском музее, за исключением необъяснимых «кошачьих глаз». Значит ли это, что у хана были светлые и круглые глаза, как у кошачьих? Или что он очень редко моргал? Как бы там ни было, не отметив особенности взгляда своей модели, художник изобразил императора с монгольским разрезом глаз, характерным для народов Дальнего Востока.
Эта картина — часть серии официальных портретов правителей. Значит, заказной портрет, жанр, который и сегодня не допускает вольного толкования: у портрета Чингисхана — неподвижность современной фотографии из полицейской картотеки. На первый взгляд, он мало выразителен. Однако если присмотреться внимательнее, можно заметить во взгляде бесспорную серьезность, властность, то есть строгость, могучую силу, но смягченную выражением глубокого спокойствия. Простота одежды, отсутствие украшений или знаков власти только подчеркивают достоинство человека. Это почти портрет на шелке конфуцианского литератора. В действительности же портрет хана больше рассказывает нам о некоторых особенностях китайского общества того времени, чем о самой модели.
Огромная сфера, часто скрытая густыми облаками. Шар, на котором можно различить более или менее темные, обширные пятна, соответствующие протяженности морей и океанов. Пятна, то светлые, то темные, в странных очертаниях которых вырисовываются плавающие в них различные континенты. И то здесь, то там часто едва различимые сборчатые складки горных цепей и извилистые нити, которыми кажутся самые длинные реки, — так выглядит планета Земля, если смотреть на нее с Луны. От человечества, от творения рук человеческих — ни следа.
Однако если бы случайно астронавтам пришлось внимательно всматриваться в нашу планету, они смогли бы без помощи оптических приборов различить Великую Китайскую стену: бегущая от Желтого моря по берегу Тихого океана, на границе с пустыней Гоби, в сердце Центральной Азии, титаническая стена представляет собой единственное создание духа и рук человека, видимое невооруженным глазом с этого расстояния. Подобно каменному дракону, сжимающему своими могучими кольцами огромную часть вскормившей его китайской земли, это необъятное сооружение военной архитектуры бросает вызов времени вот уже два тысячелетия. По свидетельству летописей она была построена в течение 12 лет, за два века до христианской эры по повелению императора, основателя династии Цинь. Во время работ по ее сооружению, объем которых напоминает пирамиды времен фараонов, сотни тысяч крестьян, насильственно оторванных от своих деревень, погибли у подножия этого «самого длинного кладбища мира».
