И он твердо решил: «С ФБР и ЦРУ надо сотрудничать. Главное, надо продать себя как можно дороже. А опасности провала мне не стоит бояться. Не так-то просто будет расколоть меня — профессионала, знающего методы работы КГБ и их технические возможности. В конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанского…» И Поляков опять налил себе виски и осушил фужер до дна.
Потом подошел к окну и начал по привычке смотреть вниз с шестого этажа отеля. У черного лимузина стояла группа улыбавшихся молодых американцев с букетами ярких цветов. Это вызвало у него чувство зависти к веселым и беззаботным ребятам, которым не нужно было думать о том, что будет с ними завтра. «Они и завтра, и послезавтра будут жить так же весело и безмятежно, как сегодня. А что будет со мной?» — задумался опять Поляков. В памяти его невольно всплыли воспоминания о прожитых годах — путаные и неприятные. Трудное детство и юношество в Старобельске Луганской области, жестокие бои в Великую Отечественную войну и полное разочарование в советской действительности после смерти Сталина. Особенно при захватившем власть Никите Хрущеве. Его маразматические лозунги «о коммунизме не за горами», неспособность отвечать на вызовы быстро меняющейся ситуации в стране и мире, авторитаризм в решении внешнеполитических и внутриэкономических проблем и разрушили идеологические устои Полякова, толкнув его в стан противника[5]. Подорвало его веру в руководящую верхушку партии и навязанное Хрущевым осуждение культа личности Сталина, разоблачение антипартийной группировки во главе с Молотовым, а также снятие с должности и увольнение из Вооруженных Сил министра обороны СССР маршала Георгия Жукова.
Перед тем как провести вторую встречу с советским полковником Поляковым начальник отдела ФБР Джеймс Нолан пригласил к себе Джона Мори и Дэвида Мэнли для обсуждения тактики ведения беседы с объектом их заинтересованности. Нолан сообщил им, что в целях зашифровки полковнику Полякову, как дипломату, присваивается оперативный псевдоним Топхэт[6].
— В документах и личных беседах он будет с сегодняшнего дня фигурировать под этой кличкой, — предупредил Нолан. — А теперь о двух досье на Топхэта. Одно велось со дня его приезда в первую командировку в США с тысяча девятьсот пятьдесят первого года по пятьдесят шестой, другое — с пятьдесят девятого по сей день. Ознакомившись с этими двумя досье, я не могу понять: что заставило советского полковника, заместителя резидента ГРУ пойти на добровольное услужение своему главному противнику? Поэтому я ставлю перед вами задачу — попытаться разговорить Топхэта и выяснить, что же побудило его встать на нашу сторону. С выяснения именно этого вопроса, — начальник отдела смотрел на Мэнли, — вы и должны начать с ним беседу… — Видя недоуменный взгляд Дэвида, Нолан сделал паузу и, глядя на него, вежливо спросил: — Тебя, очевидно, удивляет, почему я обращаюсь в том числе и к тебе? Дэвид кивнул и негромко обронил:
— Да, меня это удивляет. Почему вдвоем надо ехать из Вашингтона в Нью-Йорк на проведение беседы? Вы считаете, что Джон не справится один?
Нолан улыбнулся и полушутя сказал:
— Твое присутствие, Дэвид, необходимо для того, чтобы Топхэт в беседе один на один не перевербовал уважаемого нами Джона на свою сторону. А если говорить серьезно, то мне, как, наверное, и вам, не хотелось бы попасть под пресс Тощего Джима[7]. Вы же хорошо знаете, что мистер Энглтон смотрит на вербуемых нами русских, особенно из числа перебежчиков, как на реальных «кротов»[8]. А главное, потом невозможно доказать обратное, поскольку его поддерживает сам Аллен Даллес[9]. Он дал Тощему Джиму полную власть в манипулировании всеми контрразведывательными операциями. Поэтому, чтобы не попасть впросак и не быть нам троим уволенными, надо убедиться: не подстава ли он? К тому же мне важно иметь и твое, мистер Мэнли, мнение о Топхэте. В плане его откровенности с нами.
Дэвид усмехнулся.
— Неужели после того, как он выдал нам шестерых шифровальщиков, у вас все еще остаются какие-то сомнения и опасения?
Нолан заскрежетал зубами. Слова Дэвида Мэнли задели в нем что-то глубинное.
— Да, они у меня остаются. И вот почему… — Побагровевший начальник отдела осекся, молча взял со стола одну из папок, полистал ее, затем положил на прежнее место и сказал: — Все дело в том, что Топхэт может действительно являться подставой. Мои подозрения основываются на следующих фактах из его досье…
И Нолан начал рассказывать о содержимом первой папки, датированной 1951–1956 годами, в частности о том, что в те годы у Топхэта родился сын, который через три месяца заболел серьезной, трудноизлечимой болезнью. Спасти ребенка могла тогда только сложная операция. Но денег на ее проведение у Топхэта не хватило, и он вынужден был обратиться за материальной помощью к своему резиденту генералу Склярову. Тот, естественно, запросил Центр о выделении 400 долларов на лечение сына. Однако руководство ГРУ Генштаба отказало ему в этой просьбе…
— Он что, сам рассказывал вам лично десять лет назад? — поддел и без того рассерженного Нолана его подчиненный Мэнли.
— Мы узнали об этом через своих людей в Военно-штабном комитете и через них же предложили прооперировать сына Топхэта в нью-йоркской клинике, но при условии, если он согласится оказать Америке некоторые услуги. Но он не пошел на это. Сын же без надлежащего оперативного лечения вскоре умер. Через два года, когда родился второй сын, к Топхэту на официальных приемах не раз подходили под разными предлогами наши сотрудники и намекали ему о том, что поскольку сын родился в Америке, то он и его семья могут на законном основании получить американское гражданство. Однако Топхэт категорически отверг тогда наши предложения. Для сковывания его разведывательной деятельности мы за ним установили плотное наружное наблюдение и создали ему невыносимые условия для работы. Подключилась к этому и полиция. Его машину останавливали на улицах Нью-Йорка и требовали документы для проверки, а на стоянке у представительства СССР на 680 Парк-авеню стали наклеивать на стекла машины квитанции о штрафе за якобы неправильную парковку.
Нервы у Топхэта в конце концов не выдержали, — продолжал Нолан, — и незадолго до окончания срока своей командировки он обратился к офицеру службы безопасности при Военно-штабном комитете подполковнику Гинзбургу с просьбой оградить его от неправомерных действий копов. Посоветовавшись с мистером Гувером, мы дали добро на прекращение таких незаконных акций. Все, что я сообщил вам сейчас, свидетельствует о том, что Поляков в те годы не шел ни на какие контакты с нами. А теперь вдруг сам напрашивается на сотрудничество, заверяя, что готов идти с нами до конца…
