Получив указания Сталина о проведении научной экспертизы материалов разведки, Берия распорядился направить их во все институты, где велись до начала войны исследования по урану. Положение ученых, которых чекисты разыскали на только в Москве, но и тех из них, кто был эвакуирован в Казань, Алма-Ату, Свердловск, Челябинск и Куйбышев, нетрудно представить: ошибка в экспертизе грозила им смертным приговором. И они выносили обтекаемые письменные заключения:
«Создание урановой бомбы если и возможно, то в далеком будущем…»
«…Возможность получения желаемого результата является весьма сомнительной…»
«…Предложения об использовании урана в качестве взрывчатого вещества являются преждевременными…»
«…Теоретически созданы условия, при которых произойдет цепная реакция взрывного типа, но разработать атомную бомбу можно лишь через пятнадцать — двадцать лет…»
А вот какое заключение на заявку харьковских ученых В. Шпинеля и В. Маслова на изобретение ядерного боеприпаса «откопали» тогда энкавэдэшники в Наркомате обороны. Это заключение было направлено из Радиевого института Академии наук СССР за подписью его директора академика В. Г. Хлопина:
«В настоящее время реакция распада урана экспериментально нигде еще не осуществлена, а лишь принципиально установлена возможность осуществления подобного рода цепной реакции. Практическое использование этой энергии является более или менее отдаленной целью, к которой должны стремиться ученые…»
Косный, чрезмерно подозрительный Берия, чтобы утвердиться в каком-то определенном мнении, решил встретиться с самым авторитетным ученым страны, академиком А. Ф. Иоффе. Тот сказал, что в ближайшее десятилетие создать атомное оружие не представляется возможным. Лишь после этого нарком решил поехать на ближнюю дачу Сталина в Кунцеве.
— Вы были правы, товарищ Сталин, когда говорили о сомнительных данных разведки из Англии, — как всегда, с похвалы вождя начал Берия. — Скорее всего, это действительно была дезинформация англичан с целью вовлечения нас в неперспективное дело…
— А что по этому поводу говорят ученые?..
— Наши ученые, товарищ Сталин, как вы знаете, в связи с войной временно прекратили теоретические исследования по урану. А что касается его применения в военных целях, то они считают, что все это пока не больше чем идея. Чтобы доказать ее осуществимость, потребуется не один десяток лет. И вообще их вывод таков: атомное оружие — это гипотетическое оружие, оно может быть, а может и не быть…
Сталин долго молчал, потом медленно заговорил:
— Да, Лаврентий, сейчас нам не до создания какой-то там супербомбы. Рискованно разбазаривать людские резервы, финансовые средства, научную технику… Но ты следи, что делают в этом плане наши союзники. И меня держи в курсе этих атомных дел…
Тем временем в лондонской резидентуре днями и ночами корпел над сложным техническим переводом семидесятистраничной копии доклада «Мауд Коммитти»[11] молодой разведчик Джерри.[12]
— Ты же инженер, должен понимать, что к чему, — подначивал своего помощника резидент.
— Тут не инженер нужен, а физик, — оправдывался Джерри.
Для него, неспециалиста по атомным делам, многие термины доклада, предназначенного для Уинстона Черчилля, были незнакомы и непонятны. Но делать нечего, и вчерашний выпускник Московского станкостроительного института (в Лондон он приехал всего год назад), закрывшись в кабинете и обложившись словарями и английскими учебниками по физике, вынужден был долгими часами заниматься самообразованием, вникать в суть ядерной проблемы и составлять для себя подсобный самодельный словарик специальных научных терминов.
