Зайдя в кухню, он вдруг услышал какой-то шум в кладовке. Сжав револьвер, Холмс медленно приоткрыл дверь и увидел двух огромных крыс, самозабвенно пожирающих нечто вроде останков дохлой кошки. Вторжение незваного гостя не отвлекло грызунов от пира.
В остальных комнатах не нашлось ничего, кроме толстого слоя пыли. Пришло время подниматься наверх. Ступеньку за ступенькой Холмс беззвучно миновал пролёт и замер на площадке. Осмотрев небольшой коридор слева от себя, он заметил призрачно мерцающий свет, пробивавшийся из щели под дальней дверью. На миг трепет волнения заставил его замереть на месте. Он осознавал степень опасности, которой подвергал себя, входя в эту комнату, но способность преодолевать страх сыграла в его профессиональной карьере не меньшую роль, чем непревзойдённое мастерство сыщика.
Словно предупреждая незримого противника, предательски скрипнули половицы. С минуту Холмс напряжённо прислушивался, но дом снова погрузился в звенящую тишину. Осторожно опустившись на одно колено, Холмс приник к замочной скважине. Насколько возможно было видеть, комната была пустой, если не считать стоявшего у окна стола, за которым сидела неподвижная человеческая фигура. Различить черты лица сидящего, освещённого лишь светом небольшой лампы, было невозможно.
«Вот подходящий момент», — подумал Холмс.
Держа пистолет наготове, он ворвался в комнату.
— Добрый вечер, — произнёс он, обращаясь к тёмной фигуре.
И сразу же понял, что совершил ошибку, но, не успев ничего предпринять, почувствовал жгучую боль в затылке. Ослепительную вспышку света чёрными волнами залила темнота, и Холмс без сознания повалился на пол.
Глядя, как, откликнувшись на таинственный призыв, мой друг исчезает в ночи, я решил не ложиться спать и дождаться его возвращения. Я прекрасно понимал, что всё равно не усну, пока не услышу рассказ о его ночных подвигах. Итак, подбросив угля в догорающий камин, я уселся в кресло со стаканчиком виски и последним номером «Ланцета». Но, несмотря на интересную статью Шарко[5] о применении гипноза в качестве анестезии, я был не в состоянии сосредоточиться на чтении. Глаза мои скользили по строчкам, рассудок же возвращался к драматическим событиям этого дня — попытке убийства и зашифрованной телеграмме. Неужели они действительно были связаны и, если да — то каким образом?
Чем больше я размышлял над этими вещами, тем больше запутывался. В конце концов я достиг состояния, когда ни один из моментов не казался больше ясным. Я вновь принялся сопоставлять имеющиеся в моём распоряжении улики, но размышления мои были прерваны нетерпеливым звоном колокольчика входной двери внизу. Было уже за полночь, сообразив, что миссис Хадсон, должно быть, давно легла спать, я бросился открывать сам. Из распахнутой двери буквально упала в мои объятия молодая женщина.
— Мистер Холмс, — тяжело дыша, выдохнула она. — Мне надо увидеть мистера Холмса.
— Боюсь, сейчас его нет дома, он ушёл по делу, — сказал я, поддерживая её под руку и провожая в переднюю.
— Мне надо его увидеть, — не обращая внимания на мои слова, продолжала она. — Я должна предостеречь его.
— Предостеречь? — переспросил я, невольно сжимая её руку.
Она смерила меня недоверчивым взглядом.
— Кто вы?
— Я доктор Уотсон, близкий друг Шерлока Холмса.
— Я должна увидеть его, доктор Уотсон. Он в большой опасности.
— Вам лучше подняться наверх, в тепло, и рассказать мне всё, что вам известно, — решительно произнёс я.
Несколько мгновений спустя молодая женщина уже сидела на краешке кресла перед камином, держа в дрожащих белых руках стаканчик с бренди. Её тонкое лицо, освещённое пламенем камина, было болезненно бледным, на лбу и щеках проступали следы въевшейся городской копоти. Тем не менее эти печальные приметы не портили её красоту. Манеры её отличались прирождённым достоинством, а тёмные живые глаза излучали возвышенную одухотворённость. Я заметил также, что одежда её, хотя старая и поношенная, была хорошего качества.
Сделав глоток бренди, гостья поёжилась.
— Подвиньтесь ближе к огню, прошу вас, — сказал я.
— Я дрожу не от холода, доктор Уотсон, а от страха.
— Чего же именно вы боитесь?
— Его. Гренфела!
— Гренфела?
— Да, если это его настоящее имя, в чём я сомневаюсь, — с некоторым оживлением произнесла она, и глаза её засверкали.
— Вы сказали, что пришли предупредить Шерлока Холмса. О Гренфеле?
При упоминании имени Холмса она стала беспокойно озираться по сторонам, словно надеясь увидеть его.
— Шерлок Холмс… да. Где же он?
— Как я уже сказал, его сейчас нет дома.
— Тогда уже слишком поздно.
— Может быть, вам стоит начать с начала? В отгадывании загадок я не столь искушён, как мой друг.
Повернув ко мне бледное лицо с влажными от слёз глазами, она кивнула.
— Меня зовут Селия Лидгейт. Мне двадцать пять лет. — Она горько улыбнулась. — Знаю, что выгляжу я гораздо старше, — таковы последствия жизни, которую я вынуждена вести. Я не всегда так выглядела, доктор Уотсон. Когда-то я была очень хорошенькой и носила красивую чистую одежду. — Сделав ещё один глоток бренди, она уставилась на огонь. — Когда мой отец был ещё жив. Он был художником, его звали Обри Лидгейт.
Она помолчала, ожидая моей реакции на произнесённое имя, но я никогда прежде его не слышал.
— Он не был великим художником, — продолжала она, — но зарабатывал портретами достаточно, чтобы обеспечить комфортную и счастливую жизнь нам обоим.
— А ваша мать?..
— Она умерла родами. Отец заменил мне её. Он был замечательным человеком, доктор. — Голос её заметно дрожал, и я видел, что она изо всех сил старается держаться. — Два года назад глубокой ночью наш дом загорелся. У отца была привычка спать в студии на верхнем этаже дома. Там он оказался в огненной ловушке, пожарная команда не смогла спасти его оттуда… Всё было в дыму и страшном жару. Я слышала, как он… как он кричал.
Молодая женщина умолкла и, спрятав лицо в ладонях, беззвучно зарыдала. Я наклонился к ней и осторожно прикоснулся к её плечу.
— Не плачьте, — тихо произнёс я, понимая всю беспомощность своих слов.
Казалось, звук моего голоса немного успокоил её. Подняв голову, Селия утёрла слёзы рукавом и продолжала рассказывать.
— Пожар лишил меня и отца, и дома. Мне удалось спасти несколько ценных вещей, книг и драгоценностей, но всё остальное сгорело в огне — все отцовские картины, всё-всё. И вот я оказалась в мире совершенно одна, без денег, семьи и дома.
— А как же ваши друзья?
— У меня нет друзей. Моим единственным другом был отец. Только он был мне нужен.
Сердце моё переполнилось жалостью к этой хрупкой несчастной женщине.
— При отце я занималась хозяйством, — продолжала она. — Я даже помогала ему в студии, но не освоила никакой профессии, поэтому оказалась плохо подготовленной к самостоятельной жизни. Чтобы на что-то жить, мне пришлось одно за другим продать все уцелевшие украшения. Поэтому вы видите меня в таком состоянии. Последние два года мне удавалось выжить, снимая угол и принимая подаяние.
