— Да, все в порядке. Можно занять лавку в любое время.
— Хорошо, а теперь помолчим. Мне нужно подумать.
Голос у Бюиссона слабый, но властный, в нем легко улавливается бургундский акцент.
29 декабря. Трое инкассаторов Лионского кредитного банка, Леон Форестье, Луи Шевалье и Луи Декомб, выходят из Банка Франции с большой суммой денег — восемнадцатью миллионами франков.
Выйдя на улицу, Леон Форестье вынимает из жилетного кармана часы, смотрит на них и ворчливо брюзжит:
— Без десяти пять! А на улице уже почти ночь!
— Не ворчи, Леон, — смеется Шевалье, подбрасывая сумку с деньгами. В такой темноте нас не увидят даже гангстеры, если захотят напасть на нас.
При этих словах нервный Декомб сует правую руку в карман пальто и сжимает пальцами рукоятку пистолета.
Трое служащих пересекают бульвар Виктора Гюго и выходят на улицу Колонель-Дриан. До Лионского банка остается всего несколько шагов, когда прямо на них выскакивает банда из пяти человек, уперев в грудь каждого из них дуло пистолета.
— Сумку, быстро!
Голос маленького человека, отдавшего приказ, действует парализующе. В нем слышится смертельная угроза. Инкассаторы не двигаются с места. У Форестье опускаются руки, сумка выпадает из рук Шевалье, Декомб не осмеливается спустить курок своего пистолета. Агрессоры грубо опрокидывают их на мостовую и запрыгивают в подъехавшую черную машину. Когда инкассаторы встают на ноги, черный «хочкисс» уже сворачивает на Бельгийский бульвар. Форестье, Шевалье и Декомб вынимают пистолеты и стреляют. Из автомобиля раздаются ответные выстрелы.
Объявлена тревога. Окрестность Труа, и в частности дорога на Париж, с поразительной скоростью блокируются заграждениями. В темную ночь, когда весь город ужинает за спущенными жалюзи, никто не замечает пятерых мужчин, проскользнувших один за другим в лавку господина На, железные жалюзи которой уже опущены.
Когда банда в полном составе собирается в задней комнате, мужчины освобождаются от пальто и курток, складывают оружие на этажерку, в пределах досягаемости, и с удовлетворением осматриваются по сторонам.
Бюиссон с легкой улыбкой, демонстрирующей его ослепительно белые зубы, приказывает:
— Мило, принеси шампанского!
Мило Куржибе — мужчина среднего роста, с зачесанными назад по последней моде волосами, с зелеными и мягкими глазами. Женщины находят его столь же привлекательным, как и Жана Габена. Мужчины называют его Беглецом, потому что ему удалось бежать с каторги в Кайенне, где он отбывал срок за убийство любимой женщины. На протяжении последних шести лет оба Эмиля, Бюиссон и Куржибе, работают вместе. Они оба умны, решительны и смелы, но их отличает друг от друга одна существенная деталь. Бюиссон может убить человека не моргнув глазом, в то время как Куржибе не выносит крови. Он предупредил своего друга: «Никогда не проси меня стрелять». Бюиссон согласился.
Беглец возвращается с несколькими бутылками шампанского; Летят вверх пробки, наполняются бокалы. Пятеро мужчин праздкуют легкую победу.
— Отсидимся десь несколько дней, — говорит Бюиссон, — пусть легавые рыщут… в Париж вернемся поодиночке.
Шмуль ставит бокал на пол.
— А если кто-нибудь постучит к нам, что будем делать, Мимиль? Пришьем его? — спрашивает он.
Бюиссон поворачивается к нему лицом и пожимает плечами.
— Карл, ты был и остаешься эльзасским дураком, — говорит он. — Здесь у нас прекрасное укрытие. Вот что я решил: днем напялим на себя спецовки маляров и будем делать вид, что работаем. А сейчас давайте есть.
В то время как пятеро мужчин пируют, сидя на полу и попивая шампанское, полицейские сбились с ног в поисках черного «хочкисса». Именно поэтому Абель Соти, сидя за рулем «ситроена» кремового цвета с пуделем на коленях, беспрепятственно проезжает мимо семи поставленных заграждений. Около десяти часов вечера он приезжает в Париж, сбрасывает с колен пуделя, поднимает сиденье и достает из-под него сумку с деньгами.
Комиссар Белен, которому поручен розыск налетчиков, чувствует себя в полном отчаянии из-за нападок прессы. Ему не только не удается выйти на след преступников и опознать их, но более того: банда безнаказанно продолжает орудовать.
Шестеро вооруженных налетчиков врываются однажды вечером в центральный магазин Сен-Дени. Управляющему, господину Кабану, пришлось расстаться со значительной денежной суммой и ценными бумагами.
Неподалеку от моста Ножан в Фонтене-су-Буа шестеро вооруженных бандитов останавливают фургон, в котором перевозилась денежная сумма в размере одного миллиона франков. В то время как один из бандитов прокалывает шины фургона, невысокий человек с черными проницательными глазами вырывает из рук инкассатора сумку с деньгами…
Комиссар Белен, тот самый, который напал на след Ландрю[2], вынужден был признать, что каждый налет был тщательно продуман и прекрасно организован. Преступники действовали с точностью, рассчитанной до секунды. Во всех случаях потерпевшие указывали на присутствие невысокого человека хрупкого телосложения, одетого в темную одежду, который тряс перед ними револьвером. Все говорили о его черных глазах, горящих такой ненавистью, от которой в жилах стыла кровь.
«Еще немного — и наша страна превратится в огромный Чикаго», — сокрушался комиссар Белен.
Я закрываю первое досье, тяжело вздыхаю и закуриваю сигарету. Да, такой тип, как Мсье Эмиль, разгуливающий на свободе, может причинить еще много неприятностей.
Странно, но наряду с горечью я испытываю чувство некоторого ликования.
Если Бюиссон — король воровского мира, то я — охотник, ищейка. Я люблю искать, вынюхивать след, расспрашивать, чтобы найти наконец вход в дыру, ведущую в логово зверя. Я никогда не ношу в карманах ни револьвера, ни наручников. Я работаю голыми руками. Я нападаю на свою добычу и обхватываю ее сзади, зажимая в «кольцо». Это моя страсть. Именно поэтому я и выбрал профессию полицейского, непопулярную и плохо оплачиваемую. Разумеется, я люблю женщин и люблю друзей, но больше всего я люблю свою работу…
В юности я мечтал стать артистом. У меня были к этому все данные: темперамент, выразительная мимика, голос с разными модуляциями, вокальные способности. Я начал исполнять эстрадные песни под псевдонимом Роже Бор.
У меня было все, кроме контрактов. Директора зрительных залов относились к моему таланту скептически. Некоторые из них давали мне, правда, шанс, предоставляя свою сцену, а сочувствующие зрители одаривали меня жидкими аплодисментами. Разумеется, мне не хватило времени, чтобы проявить себя и раскрыть свой талант по-настоящему — ведь я оставался на сцене всего несколько минут, однако до чего же это были прекрасные минуты! Я твердо верил в то, что однажды слава придет ко мне. Я был в этом абсолютно уверен и спокойно ждал ее прихода.
