Благодаря этому прошлому Аттия простил Лутрелю то, что он принадлежал к лагерю людей, депортировавших его в Маутхаузен. В воровских кругах дружба — явление крайне редкое, поэтому, когда она возникает, ее не может уничтожить даже мировая война.
— Идем? — предлагает Лутрель.
Аттия поднимается из-за стола. От шампанского у него кружится голова, и он направляется к выходу неровной походкой. Лутрель на ходу берет с вешалки свое бежевое пальто на верблюжьем меху и небрежно перекидывает его через плечо, натягивая лайковые перчатки. Они выходят на улицу. Семь часов вечера, но уже давно стемнело. Их лица обжигает морозный воздух февраля сорок шестого. Аттия приподнимает воротник синтетической куртки. Ему холодно. Елисейские Поля снова светятся всеми огнями, как в Прекрасную Эпоху. Глядя на огни, Аттия говорит:
— Как прекрасен мир без войны.
Менее романтичный Лутрель замечает:
— Полицейских не видно. Все на облаве. Пошли.
Они быстро смешиваются с толпой, выходящей из метро станции «Георг Пятый», и направляются к кремовой «делайе», на лобовом стекле которой красуется дипломатический значок. Лутрель недавно купил его у одного шведского дипломата. Аттия, стуча зубами, садится на заднее сиденье из кожи лилового цвета и забивается в угол, в то время как Пьер усаживается рядом с шофером.
— Жо, представляю тебе Фефе.
— Привет, — говорит Аттия.
— Привет, — отвечает Фефе, рассматривая гостя в зеркальце.
— Улица Блондель, — командует Лутрель.
«Делайе» отрывается от тротуара. Фефе направляет машину к левому ряду, затем, воспользовавшись затишьем движения, делает резкий поворот. Свисток возмущенного регулировщика говорит о запрещенном маневре, однако Фефе невозмутимо продолжает свой путь к Елисейским Полям.
Убаюканный гудением мотора и опьяненный шампанским, Аттия дремлет. Он не видит ни площади Согласия, ни улицы Риволи, ни Пале-Руайяль, ни Шатле. Запрокинув голову, он тихонько похрапывает с беспечностью рантье. Маргарита и их дочурка Николь будут теперь жить достойно. Деньги, оттопыривающие его карман, согревают ему душу. Триста тысяч франков в это голодное время! Аттия мечтает купить кафе в пригороде, где-нибудь на берегу озера или пруда. Там он сможет отдыхать и рыбачить после налетов. Забыть о лагере. Сладкая жизнь!
Сидящий рядом с шофером Лутрель задумчив. В его голове уже зреет план следующей операции.
«Делайе» сворачивает с Севастопольского бульвара на узкую улицу Блондель, вдоль которой выстроились проститутки, разряженные, как новогодние елки.
Они агрессивно выставляют вперед бедра, поворачиваясь к клиентам разрезом своих юбок. Они выкрикивают непристойности, зазывая мужей, крадущихся вдоль фасадов домов с виноватым видом, либо холостяков, фланирующих посредине улицы с бесстрашной раскованностью.
«Делайе» подъезжает к кафе с яркой витриной. За окном снуют силуэты. Машина останавливается. Лутрель поворачивается к Аттия, чтобы разбудить его. В этот момент из бара доносится сильный грохот, и в следующую секунду сквозь стекло катапультируется человек. Не успевает он приземлиться на тротуар, как дверь кафе открывается и на пороге появляется мастодонт. Он бросается на оглушенного падением человека, по лицу которого течет кровь, и начинает пинать его ногами.
— Мамонт нервничает, — спокойно комментирует Лутрель, выходя из машины. Он подходит к Дано.
— Абель, прекрати толочь в ступе.
Несмотря на свою тучность, Дано с живостью оборачивается. С перекошенным от ярости лицом и сжатыми кулаками, он готов снова броситься на непрошеного гостя, но, узнав Лутреля, успокаивается как по мановению волшебной палочки, словно кто-то выключает газ под кипящим молоком. Жесткие белокурые волосы спадают ему на лоб. Его крупное квадратное лицо с розовыми поросячьими щеками расплывается в улыбке. Взгляд его серых глаз выражает детскую радость. Размашистыми и неловкими движениями гигантского млекопитающего он приводит в порядок свой туалет, энергично подтягивает брюки, обнаруживает пропажу пуговицы на куртке, проводит по ней своей огромной рукой, как утюгом, снова улыбается. Как всегда, он очень рад видеть Лутреля. Его восхищение сродни восхищению молодого волка-недотепы вожаком стаи.
Однако мир, воцарившийся на улице Блондель, непродолжителен. Двери бара снова с силой распахиваются. Пятясь и раскачиваясь, клиент пытается увернуться от обрушивающихся на него ударов. Палач преследует его. методично нанося ему спокойные и точные удары американским кастетом, надетым на пальцы. Верхняя часть кастета выполнена в виде мелкого гребня. Работа поистине художественная, и Жорж Бухезайхе в некотором роде артист. От его утонченных пыток приходили в восторг Лафон и Бони, когда они вместе работали на улице Лористон. «Когда что-то делаешь, это должно быть верхом совершенства», — любит повторять Бухезайхе.
