— Спасибо, не курю, от кофе же не откажусь.
Вологдин все это время как бы отстранился, углубившись в кресло и рассматривая что-то в окне.
— Отлично, будем пить кофе вместе. — Субботин присел на ручку кресла. Насколько я понимаю, вы пришли в связи с пожаром? Так вот, если хотите о чем-то спросить, мы с Валентином Петровичем готовы ответить на все вопросы. Работаем оба на заводе, практически все о заводе знаем. Чтобы вы имели представление, я — расчетчик и конструктор, Валентин же Петрович… — так как Вологдин по-прежнему не смотрел в их сторону, Субботин с улыбкой добавил: — Валентин Петрович один из самых талантливых электротехников-высокочастотников, которых я знаю. Причем не только в России, но и в мире.
Продолжая смотреть в окно, Вологдин дернул плечом:
— Василий Васильевич, зачем же так? — Повернулся к Пластову: — Объясню простую вещь: Василий Васильевич Субботин — мой учитель. Всем, что я знаю о высокочастотных машинах, я обязан ему. Да, да, Василий Васильевич, только вам.
— Начались реверансы. — Субботин махнул рукой. Сейчас принесу кофе, а то… — Не договорив, он ушел, из кухни донесся его голос: — Арсений Дмитриевич, запомните: вы еще услышите фамилию Вологдина. Да, да, мы все еще будем гордиться, что сидели рядом с ним. — Вернулся с подносом, на котором стояли три чашки кофе, сел, дружески тронул Вологдина за плечо: — Прошу, кофе, кажется, получился неплохим. Не спорю, когда-то я действительно кое-чему научил сего строптивого юношу. Научил. Но потом… — поставил перед Пластовым чашку, — потом ученик далеко обогнал учителя. Впрочем, он уже не ученик, а сам готов учить.
— Я слышал, Валентин Петрович занимался на заводе конструированием генераторов? — Сказав это, Пластов тут же подметил, что Субботин и Вологдин переглянулись. Так как в воздухе повисла некая настороженность, добавил: — Как будто это были генераторы для радиостанций?
— Совершенно верно. — Субботин поставил чашку. — Простите, а кто вам это сказал?
— Федор Илларионович Ступак.
Субботин снова переглянулся с Вологдиным.
— Что же сказал Ступак? Я имею в виду, о каких генераторах у вас шла речь?
— Насколько я помню, о генераторах… для радиостанций учебно-минного отряда? Так ведь?
На лице Вологдина гримаса — как от неожиданной боли. Вздохом Субботин как бы отстранил эту гримасу. Вся эта мимика хорошо им понятна.
— Да, есть, вернее, были такие. Мы их называем «генераторы для станций УМО». До теперешним понятиям это довольно примитивные конструкции. Для флота они устарели, ну и… Валентин Петрович их несколько модернизировал.
— Как мне объяснил Федор Илларионович, они сгорели?
— Сгорели, увы. Но но сравнению с общими потерями гибель нескольких генераторов УМО — убыток небольшой. — Субботин стал мрачнее тучи. — Вы не представляете даже, что мы потеряли. Не завод, нет… Хотя, конечно, и завод тоже… Но пропало нечто большее. Мы потеряли мысль… Даже не мысль, а полигон мысли. Нашей мысли. И все из-за какого-то пустяка. Язычок пламени — и все кончено.
Первым нарушил тишину Вологдин. Встал, сцепил руки, принялся ходить по кабинету.
— Черт. Я в это время был в командировке. Как назло. Приехал только во вторник.
Субботин покосился; будто успокаивая, постучал пальцами по столу.
— Арсений Дмитриевич, насколько я понимаю, у Николая Николаевича сложности с получением страховки?
— Это то, что я сам лично услышал от Глебова. «Россия» считает, что завод был подожжен. Собственно, если я возьмусь за защиту интересов вашей фирмы, моя задача будет узкой: доказать, что пожар возник лишь как несчастный случай. И все.
Вологдин тихо сказал:
— Но это и был несчастный случай. Только несчастный случай.
Пластов добавил:
— Повторяю: без участия или даже ведома владельца фирмы. Я хочу понять: легко ли это будет сделать.
Субботин поиграл ложкой, осторожно положил ее на блюдце.
— Считаю, все разговоры о поджоге завода владельцем нелепость и чушь. Глебов никак не был заинтересован в гибели собственного завода. Конечно, Николай Николаевич Глебов, выражаясь грубо, типичный заводчик, частник и капиталист. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но, кроме того, Глебов прежде всего глубоко порядочный человек. Сама мысль о мошенничестве должна быть ему противна. И не забудьте, в конце концов, ведь этот завод — его детище. В полном смысле этого слова. Глебов всегда был влюблен в свой завод. Он ведь любил и знал все на нем, до последней гайки. И вдруг допустить, чтобы это детище сгорело? Вряд ли он хотел бы все это потерять.
— Прекрасные слова. Однако нам могут возразить: в случае выплаты страховки Глебов получит полтора миллиона. Годовая же продукция стоит гораздо меньше, всего триста тысяч.
Инженер энергично дернул подбородком:
Ну и что? Что такое годовая продукция? Пять лет — и вот они, ваши полтора миллиона! Но завода-то нет! Не-ет! Вы поймите, никакие деньги не могут сравниться с заводом! С живым заводом! Не могут!
Вологдин теперь прислушивался к их разговору с интересом. Пластов заметил:
— На процессе я обязательно возьму вас помощником, своим красноречием вы убедите кого угодно. Но меня тревожит здесь многое.
— Например?
— Например, почему колеблется постоянный адвокат Глебова Трояновский? Ведь практически он отказался вести дело.
— Я плохо знаю Трояновского. Но очень может быть — уж простите меня, — Трояновскому дали куш, чтобы сберечь гораздо большие деньги. Разве таких случаев не было?
— Сомневаюсь, у каждого адвоката есть престиж, и особенно у такого известного, как Трояновский. Но допустим. А нефть? Зачем Г лебов купил нефть перед самым пожаром?
— Опять нефть! Разве не может быть совпадений? Да, Глебов купил годовой запас нефти, но ведь он имел на это полное право!
— Увы, для судей нет совпадений. Для них существуют только факты. Наконец, что за загадочная история со сторожами?
— Вы правы, здесь я не совсем понимаю Глебова. Уволить опытного сторожа было более чем легкомысленно. А ведь я был свидетелем этой сцены.
— Да ну? — Пластов пригубил кофе. — Что, увольнение в самом деле последовало без причин?
— Скорее всего да. Хотя… Сторож тоже вел себя не лучшим образом. Ермилов давно уже получал у Глебова оклад квалифицированного рабочего. И вдруг явился в контору с требованием увеличить зарплату, да еще сделал это в непозволительном тоне. Я стоял рядом и все отлично слышал. Мы с Глебовым говорили о серьезных вещах… Естественно, Николай Николаевич вспылил, тут же вызвал Гервера и велел приготовить приказ об увольнении. Так, представьте, Ермилов еще ходил по заводу и жаловался, что Глебов выгнал его ни за что ни про что.
— Любопытно. Зачем же он это делал?
— Не понимаю. Я всегда знал Ермилова как человека спокойного, уравновешенного. Единственное, чем можно объяснить такой поступок, — у сторожа появились виды на работу получше.
Простившись и выйдя из квартиры, Пластов поехал на Петроградскую сторону. В пути прикинул, что нужно сделать еще, и решил, что главное встретиться с Тиргиным и выяснить у Баскина обстоятельства гибели собаки.
На Петроградской стороне некоторое время он стоял у подъезда одного из домов на Большом проспекте, между улицами Подковыровой и Бармалеевой; на этом подъезде скромно желтела медная табличка: «Юридическая контора «Трояновский и Андерсен». Прием посетителей от 10 утра до 7 вечера». Пластов решил, что самое лучшее — встретиться с Тиргиным как бы случайно, на улице. Постояв, зашел в небольшую кофейную напротив, занял столик у окна и, заказав кофе, продолжал наблюдать за выходом из конторы, заодно снова обдумывая положение. Был конец рабочего дня, сотрудники конторы «Трояновский и Андерсен» выходили из подъезда. Многих из них Пластов знал в лицо; к семи вышел и сам Трояновский, пожилой, приземистый, с лысым черепом и крашеными черными усами, но его помощника Пластов так и не дождался. Расплатившись, снова поехал к Московским воротам. Вошел во двор знакомого дома, спустился в подвал к дворнику и около двадцати минут стучал в дверь. Какое-то время ему казалось, что за дверью слышны звуки; он постучал сильней, после этого кто-то закряхтел и заворочался, но дверь ему так и не открыли. Стукнув последний раз, Пластов вышел во двор, огляделся. Пробрался сквозь пролом к собачьей будке, стал к конуре спиной, вглядываясь в пустырь. Сейчас он пытался понять, почувствовала бы собака непривычное ей движение там, вдали, у заводской стены?
Конечно, все зависит от собаки, но опытный пес, безусловно, что-то учуял бы и насторожился. Кроме того, лаз от завода заканчивается точно у собачьей конуры, и, если кто-то решил бы миновать собаку, ему пришлось проламываться сквозь труднопроходимый кустарник. Помедлив, вступил на тропинку. Касаясь плечами кустов и раздвигая ветки, двинулся к темневшим вдали останкам завода; изредка ему приходилось прыгать через ямы, канавы и мусорные кучи. Наконец, когда одна из рытвин оказалась особенно глубокой, Пластов осторожно спустился вниз. Посмотрел вверх: сейчас он стоял будто в колодце. Хотел было взмахнуть на бруствер, но перед ним, отделившись от кустов, выросла и застыла серая фигура. Изъеденное оспой лицо, редкие усики, взгляд, непрерывно дергающийся, не останавливающийся на одной точке. Пластов машинально оглянулся — сзади стоит еще один человек, приземистый, с опущенным на глаза чубом. Оба в потертых ситцевых рубахах, оба держат руки в карманах. Незаметно оглядел кусты — отступления нет. Щербатый покачал головой:
