Годы его правления ознаменованы возрождением искусства и письма во Франкском королевстве. Пиротехники, кузнецы, резчики по кости и металлу достигли высшей степени мастерства, хотя высокое искусство еще не было в почете. Часовни императора в Ахене украшали колонны и бронзовые порталы, привезенные из Рима и Равенны. Просвещенность среди франкских священнослужителей поощрялась во время правления Пипина самим королем и англичанином Бонифацием, архиепископом Майнца. Карл поддерживал дело отца и одобрял священнослужителей продолжать обучение. Он сам изучал латинскую грамматику с Петром из Пизы, риторику, диалектику и астрономию – с Алкуином из Йорка и внимательно слушал, когда священнослужители читали ему исторические очерки Святого Августина De Civitate Dei (О граде Божием). Результат классического обучения самого Карла и его советников виден в законодательстве, которое было написано более грамотно и продуманно, чем законодательство его предшественников. Карл стремился следовать примеру законодательства Константинополя, хотя он так и не попытался составить кодекс. Его заслуга в том, что он пересмотрел законы салических и рипуарских франков[17] и был инициатором записи законов Саксонии, Тюрингии и Фризии. Его капитулярии, действие которых распространялось на всех подданных без различия в расе, представляют собой замечательный краткий свод франкских институтов. По этим текстам мы можем изучать обязанности графов и посланцев Карла; функции местных судов и собраний; вассальное право; право, регулирующее вассальную зависимость; права освобожденных от налогов поместий (immunitates); состав национальной армии. Capitulare de Villis (Капитулярий о поместьях) даже дает нам полную информацию об управлении земельной собственностью королевской семьи. Детали этого законодательства разрабатывались старшим священником и священнослужителями королевской церкви, а также всеми людьми, которые участвовали в так называемом «каролингском возрождении». В своем Admonitio Generalis (Главное наставление) 789 года Карл выдвинул требование, чтобы каждый епископ не только проверял богословское образование своих священнослужителей, но и помогал повсеместно создавать школы. Для избранного меньшинства в кафедральных школах предусматривалось получение высшего образования. Такие школы существовали в Орлеане и Лионе, а также при монастырях в Туре, Корби, Сен-Рикье, Меце. Дворцовая школа, Меровингский институт, была реорганизована Алкуином в период с 782 по 796 год. В ней обучались дети императора, сыновья высокопоставленных лиц и некоторых священнослужителей, которые впоследствии много сделали для развития образования. Среди них были Адальхард из Корби и Ангильберт из Сен-Рикье. Дворцовая школа постепенно прекратила свое существование после смерти Карла, но новые кафедральные и монастырские школы выпускали образованных людей. Библиотеки этих школ пополнялись сохранившимися до сих пор старинными манускриптами Цезаря, Саллюстия, Лукреция, Тацита и Светония и многими работами Цицерона. В период жизни императора и не без его поощрения текст латинского перевода Библии был восстановлен Алкуином и другими учеными. Одна из таких восстановленных рукописей, но не Алкуином, была официально рекомендована франкскими епископами в широко распространявшейся De Emendatione Librorum (Исправленной Библиотеке, 787 год). Ученые, которым покровительствовал Карл, вошли в историю как отличные грамматики, а их стараниями латинский язык стал более отшлифованным и гибким средством литературного языка. Однако мысли, которые они выражали в стихах и прозе, зачастую оказывались тривиальными шутками и скучными проповедями. Письма Алкуина, несколько стихотворений Ангильберта и Теодульфа из Орлеана и биография Карла, написанная Эйнгардом, одним из придворных священнослужителей, являются лучшими произведениями Каролингской эпохи.
В Ахене Карл построил дворец (который не сохранился до наших дней), несколько раз отреставрированный, он превратился в собор и в таком виде существует поныне. Карл начал строительство еще одного замка в Ингельгейме рядом с Майнцем. Этот город служил отличной позицией для армий Карла. Третий замок был построен в Нимвегене (рядом с саксонской границей). Однако от него осталась только часовня, освященная Папой Львом III. В течение трех лет, с 792 по 794, Карл жил в Регенсбурге, старой баварской столице. Но такой его шаг был вызван исключительно политическими и военными соображениями. В Ахене Карл чувствовал себя как дома. В окрестных лесах он любил охотиться, в горячих источниках, которые до сих пор питают Кайзербад, он со своими сыновьями, окружением и телохранителями купался. Мода франков менялась под влиянием новых платьев короля, его любимых занятий. Карл презирал изысканные столы, предпочитая им простой обильный обед, за которым главным блюдом оставалась жареная оленина, подаваемая на вертеле егерем. Когда государственные дела требовали решения, король действовал быстро, четко и без устали. Предметом его гордости была великолепная обстановка в часовне и процедура исполнения церковных обрядов. Карл до конца своей жизни интересовался наукой и богословием и оставил после себя огромную библиотеку манускриптов. Но его личная жизнь далеко не безупречна: хотя он был верным мужем трем из четырех жен, у него есть дети от пяти любовниц. При дворе царило распутство, а поведение его дочерей зачастую становилось причиной серьезных скандалов.
Последние четыре года жизни здоровье Карла постоянно ухудшалось, и 28 января 814 года он умер от плеврита. Император был похоронен в часовне в Ахене, возможно, в том древнем саркофаге, который стоит там до сих пор. Во всяком случае, именно в этом гробу были найдены останки в 1165 году, когда Фридрих Барбаросса отыскал могилу.
Впервые после праздника Святого Фомы его отправили в путешествие одного. Радость, с которой он пустился в дорогу, говорила о его самолюбии и юношеском упрямстве. Но эту радость можно было объяснить и по-другому. Ведь он действительно впервые отправился в трудный и далекий путь один. Один, без столь надоевшей мелочной опеки своего «дядьки» Бернарда, учившего его владеть оружием, и не меньшего зануды аббата Фулрода, докучавшего ему никчемными учеными рассуждениями. И все-таки именно самолюбие, упрямство да еще важность миссии, доверенной ему отцом, отправили его за ворота королевского пфальца[19].
Декабрь 753 года выдался слякотный, и дороги развезло от снега и грязи. Без свиты, с небольшой группой вооруженных людей, немногим старше его самого, самолюбивый одиннадцатилетний отрок, высокий не по годам, широкоплечий, с нескладно-неуклюжей фигурой скакал во главе своего отряда, если это можно было назвать отрядом, и старался хоть как-то прикрыться плащом от сырого пронизывающего ветра. Остальные всадники точно так же кутались в плащи и накидки. Усталые от распутицы кони двигались все медленнее, но юношеское упрямство всадников не позволяло им сдаться непогоде, заставляло двигаться все дальше и дальше. Перелески чередовались с небольшими полянами, пока наконец путники не заехали вообще в какие-то дебри.
– По-моему, мы сбились с дороги, – раздался сильный, пронзительный голос мальчика.
Несмотря на все его самолюбие, проявлявшееся даже в манере сидеть на лошади, он вынужден был признать свое бессилие перед разыгравшейся стихией.
Обычно его называли просто сыном Пипина Короткого. Те, кто ненавидел его по той или иной причине, произносили его имя как Кёрл[20]. И некоторые основания у них для этого были. Поэтому он не очень долюбливал свое имя Карл, полученное в честь великого деда, и немногочисленные друзья-сверстники называли его Шарлем.
– Однако надо продолжать путь.
– Куда? – ответствовал ему почти такого же возраста и сложения спутник, плотнее кутаясь в овчинный плащ, накинутый поверх кожаной туники. – Мы уже пятеро суток как выехали из Тионвиля, и все пять дней не прекращается эта проклятая погода. Пора и передохнуть более основательно. Даже поводные лошади выбились из сил, что уж говорить о наших.
– Ну уж нет, ты меня знаешь, Ганелон. Я сказал, что буду быстро продвигаться вперед – и никакая погода меня не остановит. Просто мы сбились с пути, и надо поискать дорогу. Эй, Харольд, тебе, наверное, тоже хочется в тепло, – с едва скрытой насмешкой обратился он к другому спутнику. – И потом, кто хвастался, что он сын лучшего лесничего и ему нипочем любая погода, а уж заблудиться он и вовсе не может. Похоже, это пустые слова, что твои предки произошли от волков и медведей.
Юноша угрюмой наружности, но державшийся в седле лучше остальных, пожалуй, один понимал всю бедственность положения, в какое они попали.
– Это все проделки лесных эльфов и ведьм, – после продолжительного молчания отвечал Харольд, любивший поговорить, но не любивший насмешек, за что частенько, пользуясь большой физической силой, покалачивал как Ганелона, так и своего царственного дружка.
