— Если вы принимаете оливковую ветвь за вчерашнее, не хотите ли пройти в носовой отсек?
Хочу ли я? Я сразу вскочила.
— Конечно, но разве это разрешается?
Он сказал:
— Кому как, — с другой, менее привлекательной улыбкой, казалось, подчеркивающей его превосходство, и наивно добавил: — Меня многие узнают.
Я вообще-то недолюбливала хвастунов, но в данном случае согласна была промолчать, так как мы уже прошли в кабину летчиков и перед нами простирался вид, какого я и не мечтала увидеть, — три розовые блистающие кристально-ясные вершины.
Я ахнула.
— Да как же они называются, скажите!
Сопровождавший нас молодой офицер, улыбаясь, сообщил, что слева, с плоской вершиной — Монблан, впереди — Эйгер, а острый пик справа — это Маттерхорн.
— Еще не доводилось так хорошо видеть все три сразу, — заключил он, и я с завистью увидела, что другой член экипажа щелкает фотоаппаратом.
Мистер Невидимка вновь демонстрировал свою способность быть совершенно неподвижным. Не шевелясь, он молча глядел на расстилавшееся внизу очарование, на быстрый переход цвета к ослепительно-белому. Он был без темных очков, глаза его чуть припухли и выглядели устало. Я подумала, что он старше, чем можно было судить по его улыбке и крепкой загорелой шее, и он стоял здесь с таким же отсутствующим видом, как будто вся эта прелесть к нему почти не имела отношения.
И я тоже. Когда полет окончится, я никогда его больше не встречу. Но почему же тогда я чувствовала эту… нет, не симпатию — он меня раздражал, — просто я непонятным образом чувствовала его присутствие. Он мне не нравился, но я все время ловила его ощущения. Во всяком случае, я готова была поклясться, что уловила их. Усталость, напряженность — и страх.
Что-то поджидало его в лондонском аэропорту. Что именно?
— Это было чудесно, — сказала я, когда мы снова уселись в наши кресла и нам принесли апельсиновый сок, полагавшийся перед завтраком.
— Нам повезло, — согласился мой попутчик. Он взглянула на свой стакан, решил, по-видимому, что ему хватит, и отодвинул стакан. — Вы жили в Найроби?
— Да. Почти два года. Я там преподавала. А вы?
— Я? — Казалось, вопрос был для него неожиданным. — О, просто перелетная птица. Я никогда надолго не задерживаюсь.
И с какой стати, подумала я, он так смотрел на меня круглыми смеющимися глазами, подняв брови и определенно давая понять, что я какой-то недоумок? Все же, поскольку я ничего о нем не знала, кроме того, что он не обожает апельсиновый сок, обижаться не стоило. Я решила, что позволю ему продолжать, и он сразу же спросил вежливо, но слегка покровительственно.
— И вам нравилось жить в Найроби?
— О, даже очень! — Я не могла удержаться и стала рассказывать ему о том, как я видела львиный выводок и даже встретила гепарда в Национальном парке, о том, как пик Килиманджаро возвышается над облаками, о желто-зеленых оттенках леса на Маунт Кения, о стаде слонов у залитого лунным светом водопоя той ночью, когда мы останавливались в знаменитом отеле «Тритопс».
— А теперь?.. — Он вопросительно замолк.
— Лондон, — огрызнулась я, — будь он неладен, — и ждала, как он отреагирует. Когда пауза затянулась, я спросила: — И вы туда же?
— Ну, не совсем. Я надеюсь отправиться дальше, в прекрасные места на западе. — Судя по выговору я уже твердо решила, что он ответит «Шотландия». И теперь я просто рот разинула.
— Но ведь вы шотландец?
— Я? — Мистер Невидимка забавно пискнул, точно так, как если проткнуть воздушный шарик. После короткой паузы он с удовлетворением продолжил: — Да, шотландец; и если бы я пытался отрицать это, вряд ли бы мне поверили.
— Да, уж не с таким выговором, — признала я.
— Выговор? — Это он произнес очень четко.
— Ну, ваш акцент, — поправилась я. — Знаете, он у вас есть. — Разговор становился довольно бессмысленным, но лучше пусть он чувствует свое превосходство, чем потеряет интерес.
Почти с сожалением я услышала грохот подносов, при звуке которого пассажиры стали усаживаться прямее, а веки спящей Илейн слегка дрогнули.
— Кажется, для завтрака еще рано? — заметила я.
Мистер Невидимка опять скрыл глаза за темными очками, которые ему не шли.
— Ожидают плохую погоду, — объяснил он. — Насколько мне известно, в сводке из Женевы было предупреждение о турбулентности.
Утро все еще оставалось таким ясным, и я надеялась, что сводка окажется ошибочной, но не успели мы покончить с ломтиками ветчины и помидорами, как голос капитана объявил, что впереди ожидается гроза и мы будем пытаться «увернуться» от нее.
— О Боже, я так и знала, что что-то случится, — дрожащим голосом сказала Илейн. — Я всегда страшно боялась грома.
У Барбары всегда был один безошибочный ответ на все мои предупреждения насчет солнца, фруктов и москитов: «Не волнуйтесь, может, ничего и не случится». И с ней никогда ничего не случалось. Я с уверенным видом сказала то же самое своей побледневшей соседке, и некоторое время казалось, что нам удалось «увернуться», но сразу после вылета из Франкфурта вид за окошками изменился. Потоки дождя хлестали по стеклам, яростно слетали с крыльев, и нас окутало темное облачное одеяло, после чего появилась неизбежная болтанка. Везде слышались звонки, африканские и европейские стюардессы спешили на вызовы.
Илейн было совсем плохо, и так как она раньше доверительно сообщила мне, что беременна уже два месяца, я волновалась за нее, стараясь этого не показывать. Когда стюардесса предложила ей перейти в хвост, где можно было полежать, я почувствовала облегчение.
— Идите прилягте, — торопила я ее.
Ее лицо стало уже совсем серым, но она держалась отважно.
— Нет, я не могу. А как же Трэси?
— А что Трэси? — по возможности небрежно повторила я. — Я за ней присмотрю.
Все еще возражая, но уже облегченно, Илейн с моей помощью встала, и мы двинулись. Однако Трэси не совсем удовлетворял такой оборот дел.
— Куда пошла мамочка?
— Только на несколько минут прилечь, — успокоительно сказала я. — Она скоро вернется.
— Я хочу к ней. — Она возбужденно заерзала в привязном ремне.
— Туда нельзя, милочка. Давай я расскажу тебе еще одну сказку, — оптимистично предложила я. Но Трэси не желала слушать сказку. Сначала ей требовалась мамочка, а потом понадобился бумажный мешок. Только она этого не знала, пока не стало слишком поздно. Моей серой полотняной юбке это совсем не понравилось.
