И если планы Зоруна сработают, как надо, одной из этих жизней станет жизнь ассенианца Ульдиссиана.
— Ты должен поговорить со своим братом, — подстрекнул Ратма, в его обыкновенно невыразительном голосе чувствовался намёк на тревогу. — Он становится безрассудным по мере того, как его способности набирают силу.
— Что нового я скажу ему? — спросил Мендельн, пожимая плечами. Собеседники одновременно были похожи и составляли контраст друг другу. Ратма был выше, чем большинство людей, и его совершенные черты были словно высечены великим скульптором. Кожа его была бледнее, чем у любого другого живого человека, и это только подчёркивали чёрный плащ с капюшоном и мантия, которые он носил.
Мендельн уль-Диомед, в свою очередь, был среднего роста и сложен проще. Он был сыном фермера, хотя сам и не был таким уж хорошим фермером. Его широкий нос делал его безобразным по сравнению с собеседником. Его волосы казались светлее рядом с непроницаемой чернотой волос Ратмы.
И всё же по своему поведению, по речи и одежде они более походили на братьев, чем он и Ульдиссиан. Мендельн носил плащ и одежды, сходные с одеждой Ратмы, а его кожа, пусть и носила розоватый оттенок, всё же была гораздо бледнее обычной — особенно для ассенианца, который должен был бы, подобно брату и Серентии, загореть и стать почти таким же тёмным, как жители нижних земель.
Правда, не было ничего удивительного в том, что Мендельн так сильно походил на Ратму. Последний выбрал сына Диомеда своим учеником — первым смертным, который изучал путь сына ангела и демона.
— Он думает, что поступает целесообразно, — продолжал Мендельн. — Слухи о новых шевелениях Триединого заставили его принять решение покончить с ними раз и навсегда. Это имеет для него смысл, как и для многих других. Этот ход мысли понятен даже мне.
Плащ Ратмы закружился вокруг него, несмотря на отсутствие ветра. Мендельн часто гадал, уж не живой ли этот предмет одежды, но никогда не спрашивал об этом владельца.
— Но так он остаётся слеп к моему отцу, — напомнил ему высокий человек. Ратма был Древним, представителем первого поколения родившихся в этом мире, известном немногим избранным как Санктуарий. Он, как и все из этого поколения, был потомком беглецов с Высшего Неба и Пылающего Ада, которые отвергли извечный конфликт и собрались вместе в поисках новых способов существования.
И они нашли способ, и некоторое время существовали в месте, созданном их руками, скрытые от видения двух несметных сил. Однако, найдя общность, беглецы положили начало своему падению. Сходство взглядов привело к тому, что они породнились, и это дало начало поколению Ратмы — первым людям.
Поначалу новые дети казались довольно безобидными, но когда они начали проявлять силы — силы, несходные с силами родителей и обладающие неограниченным потенциалом, — ангел Инарий, лидер группы, провозгласил их надругательством над естеством. Только благодаря увещаниям нескольких товарищей он не стал действовать незамедлительно. В конце концов он и другие беженцы согласились отправиться в свои отдельные убежища, чтобы хорошенько там обдумать судьбу своих детей.
Но среди них нашлась та, что уже приняла решение. Возлюбленная самого Инария, демон по имени Лилит, тайком охотилась на остальных демонов и ангелов, убивая их одного за другим. В своём безумии и тщеславии она считала себя спасительницей детей и потому единственным существом, имеющим право уготовить им предназначение.
Предназначение, в котором она выступала госпожой над всем.
Однако она очень сильно недооценила Инария. Обнаружив её предательство, он изгнал её из Санктуария. Затем он использовал огромный кристалл под названием Камень Мира, — который был создан, чтобы скрывать Санктуарий от всех, — и изменил артефакт так, что он влиял на врождённые силы детей и уменьшал их, пока они не стали совсем незаметными.
