Священник, дородный, краснолицый мужчина, еще не отдышался после быстрой ходьбы от лимузина до могилы, а потому и не торопился с заупокойной молитвой. Но вот он опустил глаза в «Книгу бытовых молитв», которую держал в мясистых руках, и начал: «Господу Всемогущему вверяем мы ныне душу усопшего брата нашего Кларенса и предаем тело его земле…»
Сделав шаг вперед, доктор Сазерленд взял в руку горсть земли и рассыпал ее по крышке гроба, который плавно, на стропах, опускали в могилу кладбищенские рабочие. Дождь усилился, так что священник был вынужден держать над головой раскрытую ладонь для защиты от холодных капель. Он ускорил темп.
Теллер громко чихнул, на миг переключив на себя внимание трех охранников из Министерства финансов, которых его руководство прикрепило к судье Чайлдсу.
— Да пребудет с тобой Бог, — возглашал священник.
— И с духом твоим, — вторили ему несколько голосов из толпы.
— Помолимся, братья. Господи, яви нам свое милосердие.
— Христос, яви нам свое милосердие, — прозвучал отклик.
— Боже, яви нам свое милосердие.
Теллер смотрел вслед скорбящим, которые шли назад, к своим лимузинам. Когда все уехали, он возвратился к могиле, посмотрел вниз, на крышку гроба. Знать бы, кто тебя ухлопал, парень!
— Находиться на территории по окончании похорон не положено, — заметил ему служащий кладбища.
— Да-да, конечно, виноват.
В управлении выяснилось, что ему звонили несколько человек с просьбой связаться с ними по возвращении с кладбища, и среди них Сюзанна Пиншер. Ей он первой и позвонил.
— Ездили на похороны? — спросила она.
— Только что оттуда. Очень проникновенно. Но сыро, я простудился.
— Вы такой незакаленный?
— Если совсем разболеюсь, то даже смогу потребовать компенсацию по временной потере трудоспособности. Ну да Бог с ней. Знаете, мисс Пиншер, я думал о вас вчера вечером.
— Неужели обо мне? — спросила она с улыбкой, судя по интонации.
— Да, я вполне серьезно. Я наконец-то понял, на кого из киноактрис вы похожи.
— Это интересно.
— На Кэндис Берген.
— Польщена, тем более что слышу это от самого Пола Ньюмена.
— Именно на Кэндис Берген, уверяю вас.
— Вы всегда, знакомясь с людьми, выясняете для себя, на кого они похожи?
— Да, почти всегда. Это мое хобби. Мы, помнится, договаривались поужинать на этой неделе?
— Я не забыла, только пока что сложно. У меня…
— Поговорить о деле Сазерленда. Возникли кое-какие соображения.
— Очень хотелось бы их послушать. Знаете что, лейтенант Теллер, давайте предварительно договоримся на субботний вечер. Тем более что на субботу утром у меня назначена встреча с судьей Чайлдсом, а на неделе, возможно, удастся переговорить и с другими судьями. Так что к субботе я, вероятно, смогу поделиться с вами содержанием этих бесед.
— Заметано. Я заеду за вами в семь. Где вы живете?
Последовала продолжительная пауза.
— Вы индийскую кухню любите? — вместо ответа спросила Сюзанна.
— Нет.
— А венгерскую?
— Венгерскую люблю до беспамятства — только бы не заставляли воровать для этой цели цыплят. Я — венгр, Сюзанна, по крайней мере наполовину, по отцу. Мать же моя была шведкой, стойкой и безропотной.
— Я спрашиваю, потому что у меня есть любимый венгерский ресторан «У Жико», на Коннектикут-авеню, в комплексе Бродмур, это на Северо-Западе. Предлагаю встретиться там в семь часов, согласны? Я закажу столик.
— Согласен, там и увидимся. Только позвоните мне, если удастся вырваться до субботы, ладно?
— Обязательно. До свидания, в субботу поговорим.
Мартин Теллер отнюдь не соврал, что он наполовину венгр. Неправдой была его якобы неодолимая любовь к венгерской кухне, которую на самом деле он ненавидел всеми фибрами души, особенно гуляш, как, впрочем, и остальные блюда, приправленные жгучим венгерским перцем. По его личному убеждению, именно необходимость готовить отцу наперченные венгерские блюда, а потом вместе с ним поглощать их и свела до времени в могилу его скандинавку мать.
— Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? — допытывался у Мартина Дориан Марс.
— Мы этим сейчас занимаемся, — отвечал Теллер.
— Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.
Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…
— А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? — Теллер курил гвоздичную сигару.
— Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.
— Меня не рвет.
— Прошу тебя.
— Хорошо, будь по-твоему. — Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.
— Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, — сказал Марс. — В Верховном суде вы всех опросили?
Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.
— Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!
— А родных Сазерленда опросили?
— Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.
— Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?
— Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.
— Классической? Английской?
— Венгерской.
— То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?
— Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.
— Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.
— Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.
— Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.
— Это они умеют, — согласился Теллер.
— С Министерством юстиции взаимодействие налажено?
— Само собой. Мы созваниваемся каждый день.
— Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?
Теллер неопределенно пожал плечами.
— Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, — что его, мне кажется, убила женщина.
— Почему ты так думаешь?
— Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне — осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.
— Так ты полагаешь, что женщина?
— Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца — кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.
— За что?
— За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого — прошу прощения за пошлую догадку — он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.
— А если серьезно?
— Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…
— Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?
Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.
— Не кури, Марти.
— Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?
— В жизни всякое бывает. Жизнь — театр, и мы все в нем — актеры.
— Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно — их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.
