— Эй! Это ты, Дэв?
Он обернулся. Гоукинс стоял, подозрительно глядя на него.
— Ты что это здесь делаешь в такую рань?
— Я не знал, что проснулся так рано, мистер Гоукинс… Хочу запрягать старуху Дженни и ехать в поле.
— Отлично. Раз ты уж явился в такую рань, то не вспахать ли тебе ту полосу, что поближе к лесу?
— Подходящее дело, мистер Гоукинс.
— Ладно. Тогда отправляйся.
Он запряг Дженни в плуг и погнал ее через поле. Здорово! Вот это-то ему и нужно. Если он будет возле леса, то можно выстрелить из пистолета, и никто не услышит. Он шел за плугом, слушая, как поскрипывают постромки, чувствуя, что пистолет крепко привязан к бедру.
Добравшись до леса, он вспахал целые две полосы, прежде чем решился достать пистолет. Наконец он остановился, оглянулся по сторонам, отвязал пистолет и взял его в руку. Он посмотрел на мула и засмеялся.
— Знаешь, что это такое, Дженни? Нет, ты не знаешь! Ты просто старая ослица! А это пистолет, и он стреляет, ей-богу!
Он держал пистолет перед собой, вытянув руку. Вот возьму и выстрелю из этой штуки. Он опять поглядел на Дженни.
— Послушай, Дженни! Чтоб ты у меня не дурила, а стояла на месте, когда я нажму вот на эту штучку.
Дженни стояла, опустив голову, насторожив короткие уши. Дэв отошел шагов на двадцать, отвел пистолет как можно дальше от себя, вытянув руку во всю длину, и отвернулся. Черт, сказал он себе, я же не боюсь. Пистолет чуть не выскользнул из его руки. С минуту он бешено размахивал им, потом зажмурился и нажал собачку указательным пальцем. Бууум! Выстрел наполовину оглушил его, и ему показалось, что правая рука у него оторвалась от тела. Он услышал, как Дженни заржала и помчалась галопом по полю, и очнулся на коленях, зажимая пальцы между ляжками. Рука у него онемела, он сунул ее в рот, стараясь отогреть ее, стараясь унять боль. Пистолет валялся у его ног. Он не совсем понимал, что случилось. Он поднялся на ноги и посмотрел на пистолет так, как будто это было что-то живое. Заскрежетав зубами, он пнул пистолет ногой. Ты мне руку чуть не сломал! Он обернулся посмотреть на Дженни, а она скакала далеко в поле, вскидывая головой и брыкаясь.
— Да постой ты, старая ослица!
Когда он догнал ее, она остановилась, вся дрожа, выкатив на него огромные белые глаза. Плуг остался далеко позади, постромки оборвались. Дэв стоял как вкопанный, глядел и не верил глазам. Дженни была вся в крови. Левый бок у нее был красный и мокрый от крови. Он подошел ближе. Господи, помилуй! Неужто это я в нее выстрелил? Он схватил Дженни за гриву. Она подалась назад, фыркнула и закружилась на месте, мотая головой.
— Да стой же ты, стой!
Тут он увидел дыру в боку у Дженни, как раз между ребрами. Дыра была круглая, мокрая, красная. Алая кровь стекала вниз по передней ноге быстрой струйкой. Боже ты мой! Я же не в нее стрелял… Ему стало страшно. Он знал, что нужно остановить кровотечение, иначе Дженни издохнет от потери крови. Он никогда в жизни не видел столько крови. Он бежал за Дженни целые полмили, стараясь поймать ее. Наконец она остановилась, тяжело дыша, приподняв куцый хвост. Он поймал ее за гриву и повел назад, туда, где валялись плуг и пистолет. Там он остановился и, набрав в обе горсти влажной черной земли, стал затыкать дыру, пробитую пулей. Дженни вздрогнула, заржала и вырвалась от него.
— Стой! Да стой же!
Он опять попробовал заткнуть дыру, но кровь все текла. Пальцы у него сделались горячие, липкие. Он усиленно растирал грязь между ладонями, стараясь обсушить их. Потом еще раз попытался заткнуть дыру, но Дженни шарахнулась в сторону, высоко взбрыкнув ногами. Он беспомощно остановился. Надо же что-то сделать. Он побежал за Дженни, она увернулась от него. Он смотрел, как алая струйка крови стекает по ноге Дженни, образуя на земле яркую лужицу.
— Дженни… Дженни… — слабым голосом позвал он.
Губы у него дрожали. Она же истечет кровью! Он взглянул по направлению к дому, ему хотелось побежать туда, позвать кого-нибудь на помощь. Но тут он увидел пистолет, лежащий на влажной черной земле. У него было странное чувство, что, если б он хоть что-нибудь сделал, ничего этого не было бы; Дженни не стояла бы перед ним, истекая кровью.
На этот раз, когда он подошел к ней, она не двинулась с места. Она стояла, глядя на него тусклыми, сонными глазами, а когда он тронул ее, она глухо заржала и опустилась на колени, скользя передними ногами в крови.
— Дженни… Дженни… — шептал он.
Дженни долго не опускала голову, потом ее шея медленно склонилась, бока приподнялись от тяжелого вздоха, и она околела. У Дэва засосало под ложечкой, очень сильно засосало. Он подобрал пистолет, осторожно держа рукоятку между большим и указательным пальцами, и зарыл его под деревом. Потом взял палку и попробовал забросать лужу крови землей, — но какой от этого прок? Вот она, Дженни, лежит с разинутым ртом и выпученными остекленевшими глазами. Не может же он сказать Джиму Гоукинсу, что застрелил его мула. Но что-нибудь надо же сказать. Вот что я им скажу: что Дженни взбесилась, упала я напоролась на плуг… Только этого с мулами не бывает. Он медленно побрел через поле, опустив голову.
Солнце садилось. Двое работников Гоукинса неподалеку от опушки леса копали яму, чтобы зарыть в нее Дженни. Вокруг Дэва толпились люди, и все они смотрели на мертвого мула.
— Ума не приложу, как это могло случиться, — в десятый раз говорил Джим Гоукинс.
Толпа расступилась, и мать, отец и братишка Дэва протолкались в середину.
— Где Дэв? — спросила мать.
— Вон он, — сказал Джим Гоукинс.
Мать схватила его за плечо.
— Что случилось, Дэв? Что ты сделал?
— Ничего.
— Да ну же, говори, мальчик, — сказал отец.
Дэв глубоко вздохнул и рассказал басню, которой, как он сам знал, никто не поверит.
— Ну вот, — начал он с растяжкой, — привел я старуху Дженни сюда, чтобы вспахать это поле. Прошел две полосы, — вот они, сами видите, — он помолчал и указал на два ряда поднятой земли. — И тут, должно быть, что-то такое с Дженни приключилось. Не хочет слушаться никак. Зафыркала, начала брыкаться. Я хотел ее удержать, а она вырвалась, поднялась на дыбы и пошла и пошла. Плут перевернулся лемехом кверху, а она как опрокинется, ну и напоролась на него… Проткнула себе бок, кровь потекла. Я не успел ничего сделать, гляжу, а она уж издохла.
— Вы слышали что-нибудь подобное хоть раз в жизни? — спросил Джим Гоукинс.
В толпе стояли и белые и негры. Все говорили разом. Мать Дэва подошла ближе и пристально посмотрела ему в лицо.
— Скажи правду, Дэв.
— Похоже на дыру от пули, — сказал кто-то.
— Дэв, куда ты девал пистолет? — спросила мать.
Толпа прихлынула ближе, глядя на Дэва. Он засунул руки в карманы, медленно помотал головой и отступил назад. Глаза у него были тревожные, широко раскрытые.
— А у него был пистолет? — спросил Джим Гоукинс.
— Клянусь богом, я же говорил, что это стреляная рана, — сказал тот же человек, хлопнув себя по ляжке.
Отец схватил Дэва за плечи и тряхнул так, что у того застучали зубы.
— Говори, что случилось, негодяй ты этакий! Говори…
Дэв посмотрел на окоченевшие ноги Дженни и заплакал.
— Куда ты девал пистолет? — спросила мать.
— Откуда у него пистолет? — спросил отец.
— Ну же, говори правду, — сказал Гоукинс. — Тебе ничего не сделают…
Мать протиснулась ближе к нему.
— Ты застрелил мула, Дэв?
Дэв плакал, едва различая сквозь слезы белые и черные лица перед собой.
— Я-я н-не х-х-хотел ее застрелить. Ей-богу н-не хотел… Я хотел только попробовать, стреляет ли пистолет…
— Откуда ты взял пистолет? — спросил отец.
— Купил у Джо в лавке.
— Откуда ты взял деньги?
— Мама дала.
— Он все приставал ко мне, Боб… Пришлось дать… Я велела ему принести пистолет ко мне… Для тебя его и купили.
— Но как это вышло, что ты застрелил мула? — спросил Джим Гоукинс.
— Я в мула не стрелял, мистер Гоукинс, пистолет дернулся, когда я нажал собачку… Я даже не понял толком, что случилось, гляжу, а Дженни вся в крови.
Кто-то в толпе засмеялся. Джим Гоукинс подошел ближе к Дэву и посмотрел ему в лицо.
— Ну похоже, что ты купил себе мула, Дэв.
— Ей-богу, я не хотел убивать мула, мистер Гоукинс!
— А вот убил же!
Теперь смеялась вся толпа. Люди становились на цыпочки и, вытянув голову, старались заглянуть друг другу через плечо.
— Ну, малый, ты, кажется, купил дохлого мула! Ха-ха-ха!
— И не стыдно тебе?
— Хо-хо-хо-хо!
Дэв стоял, опустив голову, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, тебе нечего об этом беспокоиться, Боб, — сказал Джим Гоукинс отцу Дэва. — Пусть мальчишка работает по-прежнему и выплачивает мне два доллара в месяц.
— Сколько же вы хотите за мула, мистер Гоукинс?
Джим Гоукинс прищурился:
— Пятьдесят долларов.
— Куда ты девал пистолет? — спросил отец у Дэва.
Дэв промолчал.
— Что же, мне взять прут и лупить тебя, покуда не скажешь?
— Нет, пап, не надо.
— Куда же ты его девал?
— Выбросил.
— Куда?
— Я… я его бросил в ручей.
— Ну ладно, иди домой. А утром первым делом ступай к ручью и найди пистолет.
— Хорошо, папа.
— Сколько ты за него дал?
— Два доллара.
— Отнеси пистолет, возьми деньги обратно и отдай мистеру Гоукинсу, слышишь? Да не забудь, что я тебя до синяков излуплю за это самое! Ну, марш домой, живо!
Дэв повернулся и побрел прочь. Позади него все смеялись. Дэв сердито нахмурился, глаза у него были полны слез. Потом он проглотил обиду и, спотыкаясь, побрел дальше.
Дэв не спал в эту ночь. Он был рад, что так легко отделался, но обида не проходила. Его что-то словно обжигало, когда он вспоминал, как они смеялись. Он ворочался в постели, и подушка казалась ему жесткой. А отец еще говорит, что отлупит его.
