Обнаружив, что задумчиво разглядываю пустую банку, я хмыкнул и рывком выдернул себя из усыпляющих объятий кресла. Вот уж не думал, что годы и пиво сделают меня сентиментальным.
В пустынном квадрате блока одиноко восседала за круглой стойкой горничная, крупная девица с белоснежным кокошником в рыжих волосах. Увидев меня, заулыбалась.
— Не скучаете?
— Эх-хе-хе... — выразительно ответил я, глянув мельком за широкий вырез сарафана.
Увиденное впечатлило, особенно трогательные веснушки. Давненько я не гулял в родных краях, все больше пробавляясь случайными и мимолетными встречами с женщинами разного рода-племени. А в это время, оказывается, на родных хлебах такие славные девушки взрастали. Судя по веснушкам, она еще не проходила цикла омоложения. Да и не нуждалась пока в услугах регенераторов. Иначе была бы у нее гладкая, красивая, без изъянов кожа, как, например, у меня, позволяющая выглядеть в свои семьдесят на все тридцать. Но без веснушек.
— Да, скучновато, — развил я тему. — Может, веселее станет, если бы с кем посидеть, почаевничать, поговорить о том о сем...
— Поговорить можно, — все так же обещающе улыбаясь, продолжала горничная. — А где?
— Да где угодно, — начало разговора мне стало нравиться. — Вот хотя бы у меня в блоке.
— Ча-а-й... — томно протянула горничная, закатывая глаза. — О том о сем...
Спросить, когда у нее заканчивается смена, я не успел.
— Насчет чая и того-сего придется вам самим выкручиваться. А если совсем невтерпеж, вон там сидит еще один, тоже скучает, с ним чаю и попейте, — и она противно захихикала.
Я посмотрел, куда она показала, и увидел пасторианина, который неподвижно сидел на диване, таращась на меня круглыми глазами. А когда повернулся к юной паршивке, то обнаружил, что между мной и ее наглыми рыжими веснушками мерцает прозрачное марево изолирующего цилиндра. Совсем плохая стала молодежь, чуть было не сказал я вслух, но вовремя сдержался. Это как же меня безделье изнурило, если начинаю брюзжать, будто старый дед. Нет, пиво — это неправильно, надо было сразу принять сто пятьдесят «Сугубой», а потом еще столько же под горячую солянку...
Вспомнив, что с утра еще не ел, я чуть не вернулся в свой блок, заказать чего-нибудь поплотнее. Но глянул на открытые переходы и решил прогуляться до ближайшей харчевни. Там и народу должно быть немало, да и выбор получше, а уж как время летит! Ежели с умом посидеть, то можно весь остаток карантина весело провести. А совсем невмоготу станет, поднимусь наверх — возможно, увеселительные заведения открыли по случаю наплыва туристов. Правда, там шумно очень, музыка гремит и недешево встанет, но кто сказал, что за убитое время не полагается расплата?..
Стены харчевни, обшитые досками, якобы потемневшими от времени, украшали ржавые подковы, серпы, большие и малые клещи, а среди старого железа очень забавно смотрелся инжектор от старого МЛК. Такие лучеметы, некогда весьма популярные в неспокойных мирах, сейчас можно встретить разве что в музее старого оружия. Ну что же, этот потемневший от времени дырчатый конус тоже имеет отношение к инструментам, только немного с другого бока.
Помещение, к моему удивлению, было набито людьми, да так плотно, что втиснуться с моей комплекцией на скамью, спиралью опоясывающую такой же закрученный в три оборота стол, казалось делом безнадежным. Я хотел уйти, поискать другое заведение, но тут закончила трапезничать большая семья — супружеская пара с четырьмя подростками-близнецами. Сразу образовалось много свободного места.
Солянки сегодня не подавали, но и борщ был весьма недурен. Невысокий мужик средних лет, сидевший от меня справа, брезгливо присматривался к островку сметаны на багровом озере и водил носом над большой краюхой свежеиспеченного хлеба. Деловой гость, решил я. Срывается сделка, ищет, на ком выместить раздражение. Но тут он заговорил, и я понял, что ошибся.
— Разве это борщ? Где маслины? Где, я спрашиваю, сало? А это что? Вы посмотрите на это! Ни тмина, ни, на худой конец, кориандра... Вот у нас в Дарнополе выпечка, с пальцами съешь, не то что эти пресные коржи!
— Это точно, — согласился я. — У вас и сало жирнее, и вода крепче.
Все меняется со временем, расцвет сменяется упадком, упадок — процветанием... Только дарнопольцы по-прежнему не могут забыть былых времен, когда оружейным центром был остров Петровского, и все еще хлеб выпечкой называют.
— А-а, сталичный гаспадин... — многозначительно покачал головой дарнополец, передразнивая, как ему казалось, мой говор. — Знаем, знаем, лучшие кулинары якобы у вас, а как же... Но за борщ без сала таких кулинаров надо гноить в кашеварах при складской охране. Борщом без сала можете угощать вот этих — им что свинина, что собачатина, все съедят.
Отвечать ему я не стал, лишь попытался сдержать невольную ухмылку, чтобы не обидеть. Насчет собачатины он слегка погорячился. Пасторианин, что сидел через два человека от меня, мяса вообще не ел, с этим у них строго. Довелось мне бывать пару раз на Пасторе. Сами они называют свой мир Па Сотоу, но у нас это название не прижилось. Тихий народ, мирный, забыли давно, как воевать. Да и кто к ним полезет: планета бедная, сельским хозяйством перебивается, еле-еле хватает свои рты кормить.
К ним я прилетел в первый раз по совету Гофера. Изучение трудов местного нравоучителя отняло у меня почти три сезона, а толку мало. Интересных идей не нашел, одни нравоучения и наставления. Второй раз я посетил Па Сотоу много лет спустя, когда понял, что исправитель Гофер советами не разбрасывается попусту. Но хоть тогда я и собирал крохи его мудрости, все же опять ничего не почерпнул из смутных речей легендарного наставника пасториан.
