На улице было темно, пусто и мокро от прошедшего недавно дождя. Он вышел на Садовое кольцо и пошагал на юг, по направлению к площади Восстания.
Несколько весело хохочущих девушек, наверное, студенток, затихли, проходя мимо него, — их, видимо, смутил его аккуратный мундир сотрудника восьмого управления КГБ с голубыми милицейскими погонами. Оказавшись за его спиной, они опять захихикали.
Несколько минут спустя он начал спускаться по бетонной лестнице в один из московских общественных туалетов.
С каждым шагом запах мочи становился все сильнее. Гранитно-бетонное помещение было залито тусклым светом грязных ламп, и в желтоватом свечении были видны расколотые фарфоровые писсуары, умывальники и ободранные деревянные перегородки.
Гулко прозвучали его шаги. В туалете никого не было — кто, кроме пьяного или какого-нибудь бродяги, пойдет в это ужасное место в час ночи? Он вошел в одну из кабинок и заперся на задвижку. Внутри жутко воняло, и он закрыл нос платком. Проклятые вонючие москвичи! Сдерживая дыхание, он нашел на исписанной разными надписями стене место, где кирпичная кладка была особенно неровной, и начал вытаскивать один из кирпичей. Тот поддался медленно, осколки застывшего строительного раствора посыпались на цементный пол. Он ненавидел этот тайник гораздо сильнее всех остальных — сильнее, чем булочную, обувную мастерскую или почту. Но он понимал, что в выборе этого мерзкого грязного места была определенная логика.
Небольшой, обернутый газетой сверток лежал в углублении за кирпичом — они, как всегда, были пунктуальны. Он вытащил его и быстро распаковал. Кроме пачки денег (он даже не стал их пересчитывать, так как они никогда не обманывали его), там лежала еще и новенькая кассета в целлофановой обертке.
Дрожащими руками он положил все это в карман, засунул в тайник записанную кассету и заставил его кирпичом.
Именно в этот момент послышались шаги. В туалет кто-то вошел. Он на мгновение замер и прислушался. Звук шагов был какой-то странный, как будто вошел кто-то в валенках. Но это полнейшая чушь, ведь их уже почти никто не носит, кроме стариков или нищих.
Он начал себя успокаивать тем, что это общественное место, и нет ничего странного в том, что сюда заходят люди; что это, конечно, не кагебист и ему ничего не угрожает. Он попытался слить воду и чуть не выругался вслух — бачок был поломан. Затаив дыхание и дрожа от страха, он опять прислушался. Шаги затихли.
Медленно и осторожно он отодвинул задвижку, выглянул из кабинки и увидел напугавшего его человека. Это был пьяный старик. Жалкий старый пьяница в валенках, залатанных штанах и дешевом синтетическом свитере, бородатый, лохматый и грязный, стоял, съежившись, в углу у умывальника.
Шофер облегченно вздохнул. Через четверть часа он окажется в Верушкиных объятьях. Постепенно выпуская воздух из легких, он бесцеремонно кивнул старику. Тот взглянул на него и прошепелявил:
— Дай рубль.
— Иди отсюда, старик, — ответил шофер и направился к выходу.
Бродяга зашаркал за ним, воняя перегаром, потом и табаком. Они вместе поднялись по лестнице и вышли на улицу.
— Дай рубль, — повторил старик.
Шоферу показалась странной настойчивость в глазах пьяницы, которая явно не вязалась со всем его рассеянным видом. Он повернулся к бродяге и сказал:
— Пошел вон, ста…
Но закончить фразу он не успел. Безумная боль пронзила мозг, тонкая проволока — должно быть, удавка — впилась в горло, и последним, что он услышал, было слово «предатель», которое прошипел ему в лицо совершенно трезвый старик.
Лицо шофера налилось багровой краской, глаза вылезли из орбит, язык вывалился изо рта; но в последние секунды своей жизни, уже в бреду из-за нехватки кислорода, он почувствовал какую-то непонятную, дикую радость, что он хорошо замаскировал тайник, что последняя миссия выполнена безукоризненно: удивительное, чудесное ощущение странной победы. После этого все потемнело и свет померк для него навсегда.
Первые сто футов подъема были совсем легкими: ряд пологих уступов, поросших мхом. Но последние пятьдесят футов скалы были почти отвесными, еще и с длинной, зигзагообразной вертикальной трещиной посередине. На одном из плоских выступов Чарльз Стоун немного задержался передохнуть.
