Примерно в миле за поселком от шоссе ответвлялась, поднимаясь в горы, узкая дорога. Некрашеная деревянная доска оповещала: «До озера Маленького фавна 1,5 мили». Я повернул туда. По склонам были рассеяны небольшие домики, примерно через милю они исчезли. Вскоре в сторону свернула еще более узкая дорога. Здесь на деревянной доске было написано:
«Озеро Маленького фавна. Частная дорога. Проезд воспрещен».
Мой «крайслер» с усилием пополз в гору, мимо голых гранитных скал. Я миновал небольшой водопад, рощу черного дуба, железного дерева и манцанитовых кустов. Царила глубокая тишина. На ветке закричала сойка. Рыжая белка обругала меня и швырнула в мою сторону шишку. Красный дятел прервал свою работу, уставился черными жемчужинками глазок и спрятался за ствол дерева, чтобы тотчас же выглянуть из-за него с другой стороны.
Наконец на пути показался бревенчатый шлагбаум, также снабженный предупреждающей табличкой. Он был открыт.
Несколько сот метров дорога петляла между стволами деревьев. И внезапно подо мной открылось маленькое овальное озеро, глубоко запрятанное между деревьями и скалами, словно капля росы в сморщенном листе. У ближнего берега была возведена цементированная дамба. Перилами служил натянутый трос. Сбоку от дамбы виднелось старое мельничное колесо, прислонившееся к хижине, срубленной из неободранных сосновых бревен.
На противоположном берегу озера, невдалеке от конца дамбы, я увидел большой красный деревянный дом, немного нависавший над водой. Поодаль стояли еще два дома. У всех трех был нежилой вид: двери заперты, шторы на окнах плотно задернуты. Ставни большого дома были выкрашены в оранжевый цвет, в сторону озера смотрело большое, в двенадцать стекол, окно.
В другой части озера виднелось нечто вроде маленькой пристани с дощатым павильоном.
Выйдя из машины, я направился к бревенчатой хижине, позади которой слышались удары топора. Я постучал. Топор умолк. Мужской голос прокричал что-то неразборчивое.
Я уселся на валун и закурил сигарету. Из-за угла дома послышались шаги.
Передо мною появился человек с резкими чертами лица и смуглой кожей. В руке он держал топор.
Он был коренаст и хромал при ходьбе: выносил правую ногу немного наружу, а потом по дуге выставлял ее вперед. У него был темный небритый подбородок, твердые синие глаза. Волосы с проседью нависали над ушами и давно уже нуждались в свидании с ножницами. Одет он был в синие хлопчатобумажные брюки и такую же рубашку, ворот которой открывал мускулистую шею. В углу рта висела сигарета. Говор был обычным, городским.
— Хелло, что вам надо?
— Мистер Билл Чесс?
— Да, это я.
Я встал и протянул ему письмо Кингсли. Он покосился на бумагу, ушел, прихрамывая, в дом и вернулся с очками на носу. Внимательно прочитал письмо, потом перечитал еще раз. Наконец вложил его в нагрудный карман, застегнул его и протянул мне руку.
— Рад познакомиться, мистер Марлоу. — Мы пожали друг другу руки. Его ладонь напоминала рашпиль. — Значит, хотите посмотреть дом Кингсли? Охотно вам покажу. Господи, уж не собрался ли он его продавать?
— Все может быть, — сказал я. — В Калифорнии все продается.
— К сожалению, это правда. Вон этот дом, красный. И что за дом!
Облицован кедром, черепичная крыша, каменный фундамент, террасы тоже каменные. Ванны с душем, жалюзи со всех четырех сторон, большой камин, комбинированное отопление — дровяное и газовое. Весной и осенью это здесь необходимо. Все — первый класс! Стоит, примерно, восемь тысяч. Это не так уж мало для летнего дома. Да, еще на горе имеется собственный резервуар для сбора дождевой воды.
— А как насчет электричества и телефона? — спросил я, чтобы не показаться невежливым.
— Электричество, конечно, есть, — ответил он, — но телефона нет. Сейчас с этим трудно. А если бы и удалось его провести, то протащить сюда линию обошлось бы в кучу денег.
Он все время смотрел мне прямо в глаза, и я отвечал на его взгляд.
Несмотря на свой здоровый вид, он показался мне пьяницей. Кожа была немного отекшей, с хорошо видными венами, да и глаза блестели. Я спросил:
— Сейчас здесь кто-нибудь живет?
— Ни души! Несколько недель назад была миссис Кингсли. И снова уехала. В любой день может вернуться. Он ничего не говорил насчет этого?
Я сделал вопросительную мину.
— Как? Разве миссис Кингсли продается вместе с домом?
Он взглянул на меня искоса, потом запрокинул голову и разразился грубым хохотом. Звук был, примерно, как из выхлопной трубы трактора. Лесная тишина была порвана в клочья.
— О, Иисус! Вот это шутка! — он хватал ртом воздух. — Не продается ли вместе… — раздалась еще одна очередь хохота. Потом он внезапно замолчал, рот его захлопнулся, как капкан.
— Да, это шикарный дом, — сказал он и оглядел меня подозрительно.
— А кровати удобные? — спросил я. Он наклонился, улыбка исчезла, сменившись злобной гримасой.
— Давно, видать, не получали хорошего синяка под глазом?
Я уставился на него недоуменно раскрыв рот.
— Что-то не доходит до меня ваша шутка, — сказал я. — Наверное, я непонятливый.
— А откуда мне знать, удобные ли кровати, — накинулся он на меня. Он весь напружинился, правая рука приготовилась к удару.
— Не понимаю, почему бы вам и не знать, — сказал я. — Но я не настаиваю. Могу и сам попробовать.
— Конечно, — сказал он злым голосом. — Вы думаете, я не способен узнать сыщика, когда он стоит передо мной? Да я с такими в кошки-мышки играл! Промахнулись, дорогой! Промахнулись, мистер Кингсли! Нанимает сыщика и посылает сюда, чтобы узнать, не ношу ли я его пижамы! Слушайте, пусть у меня и хромая нога, но бабу я всегда сумею себе найти.
Я поднял руку, в душе надеясь, что он не вздумает ее оторвать и зашвырнуть в озеро.
— Вы отвлеклись, — сказал я. — Я не для того сюда приехал, чтобы совать нос в ваши любовные дела. Я никогда не видел миссис Кингсли, а его самого сегодня утром увидел в первый раз. Куда это вас занесло?
Он опустил глаза и тыльной стороной ладони ударил себя по губам, словно желая причинить себе боль. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали.
— Очень сожалею, мистер Марлоу, — сказал он медленно. — Не обижайтесь! Я вчера вечером здорово надрался, а сегодня меня мутит, как семь шведов. Побудешь здесь целый месяц один, как перст, так сам с собой разговаривать начнешь! Тут всякое может случиться!
