Однако прошел год, они начали уставать от компаний, от друзей, которые их только утомляли, и они теперь редко выходили из дому. Не надоедало им одно-единственное место, которое Эдит называла «нашей маленькой кроваткой» и куда они неизменно возвращались. Центром их жизни сделался большой поролоновый матрац, полка-карниз в локоть шириной, очень небольшое пространство в ногах и у изголовья постели. Здесь им никогда не было скучно.
Требовалось лишь усвоить одно: нельзя ссориться, нельзя терять ощущение интимности, которого требовал этот феномен относительности. И они усвоили это легко, безо всяких споров. Каждый культивировал в себе это чувство и сумел так дисциплинировать свой ум, что он не допускал мысли о конфликте. Они занимались йогой — для тела и для духа — и трансцендентальной медитацией. Каждый имел свою мантру. Часто они замечали, что смотрят в разные зеркала. Жизнь за окном их больше не интересовала.
И тут Эдит сделала второе важное открытие. Однажды, когда Терри брился в ванной и часы его шли, он услышал, как она игриво зовет его:
— Кончай возиться, Терри. Я не хочу стареть понапрасну.
В ее голосе слышалось нетерпение. Он ополоснул лицо, наскоро вытер его полотенцем и поднялся на антресоли.
— Что ты имеешь в виду?
— Скорей, скорей, дурачок, — торопила она. — Ну прикоснись же ко мне.
Терри положил руку на ее плечо. И увидел, как за окном человек, шедший по тротуару, замер на ходу, а свет вдруг померк, как если бы произошло затмение солнца.
— Что значит «стареть понапрасну»? — переспросил он.
Она окинула его задумчивым взглядом.
— В реальном мире прошло уже почти пять лет, — сказала она. «Реальным миром» было для них время, прожитое среди других людей. — Но, вероятно, не менее пяти лет мы провели в этой постели, в остановившемся времени. И оно нас не состарило.
— Но каким образом… — начал было он.
— Не знаю. Мне известно лишь одно — мы нисколько не старше других.
Он обернулся к зеркалу, висевшему в ногах и вгляделся в отражение, говорившее, что он по-прежнему молод и крепок телом, что у него завидный цвет лица. Он улыбнулся про себя: надо прикрепить его так, чтобы можно было бриться в постели.
Иногда они выбирали время, нравившееся им больше всего, когда улицы были пустынны, а свет мягок, и, коснувшись друг друга, впадали в блаженное состояние соития и сна, перемежающихся с едой.
Внешним миром они почти перестали интересоваться. У обоих на банковских счетах были уже изрядные суммы, у обоих была высококлассная, однако не требовавшая присутствия работа; все наставления Эдит выполнялись ассистентами, и три молодых человека доделывали иллюстрации, идеи которых Терри набрасывал на бумаге лежа у себя на антресолях. Вот только ночи порой становились бесконечными, и им приходилось отодвигаться друг от друга, чтобы наконец пришло утро и можно было снова заняться трудом, сменить ритм существования.
Однако делать это им хотелось все меньше и меньше. Каждый научился проводить свои «часы» неподвижно, уставясь в зеркало или в окно, оберегая себя от разрушительного действия настоящего времени и вынужденных движений. Но втайне от другого каждый из них уже был поглощен собственной аморальностью. В этой постели на антресолях можно было жить вечно, оставаясь в полном уме и добром здравии. И здесь уже не было речи об интересе к чему-либо или о скуке; погруженные глубоко в себя, они двигались отдельно друг от друга, презрев эти различия. Каждый в глубине души лелеял фараонову мечту о вечной жизни. Они нашли пирамиду, вознесшую их над потоком обыденности.
Однажды осенним утром, которое длилось для них чуть ли не две недели, он, проснувшись, взглянул на нее и сказал:
— Я не хочу покидать это место. Я хочу остаться молодым.
Она, повернув к нему лицо и показав рукой на окно, сказала:
— Мне там тоже нечего делать.
Он с улыбкой, отведя взгляд, подвел итог:
— Понадобится уйма продуктов!
В квартире появилось множество полок, а ванная комната была устроена прямо под антресолями. Пользование ванной было единственной уступкой реальному времени: чтобы открыть воду, приходилось отрываться друг от друга.
В тот же осенний день они набили полки сырами, жареными цыплятами и сосисками, молоком, маслом и караваями хлеба, полуфабрикатами бифштексов и свиных отбивных, ветчиной и банками с консервированными овощами — экспедитор и пять его помощников только диву давались. Квартира стала похожа на маленький склад.
Когда Эдит и Терри снова забрались в постель и коснулись друг друга, она вспомнила:
— А что, если мы поссоримся? Ведь вся еда пропадет.
— Это точно, — со вздохом проговорил он, и добавил: — Давай мы вообще не будем разговаривать.
Она долго смотрела на него, потом сказала, соглашаясь:
— Я тоже об этом думаю.
Итак, они прекратили общение, отвернувшись каждый к своему зеркалу, и касаясь друг друга спиной, продолжали думать о вечной жизни.
Обнаружил их не друг, ибо друзей у них не было. Обнаружил их домохозяин. Они так и лежали, спина к спине, каждый глядя в свое зеркало: красивые, молодые, с прекрасным цветом лица и темными блестящими волосами. Но ни в том, ни в другом не было души. Их даже нельзя было сравнить с хорошенькими детьми, потому что ничего, кроме миловидности, от них не осталось.
