— Я игрок, — шептал Барри Вайсс.
Барри был парнем симпатичным, во всяком случае, так ему сказали аж две женщины. Ну и что с того, что они были шлюхами? Двадцать восемь лет, рост шесть футов, вес около двухсот фунтов. С таким шутки плохи. Никто и не нарывался, если не считать полицию, которая постоянно к нему цеплялась. У него были темные волосы, которые он стриг почти под корень, так что просвечивала кожа на голове. Выцветшие голубые глаза, нос крючком и узкий рот. Барри регулярно посещал спортивный зал в Стритхеме, мог отжаться много раз подряд. В зале, где занимались и женщины, он любил пялиться на их обтянутые трико фигуры. Сам он натирался маслом и напрягал грудные мышцы. Он видел, когда женщины это замечали. Как-то к нему в сауне подошел гомик, так он ему врезал по голове.
Здорово врезал.
Барри любил читать, но только детективы, особенно о реальных убийствах. У него все авторы имелись:
Он изучал эти книги. Асоциальные типы, психопаты, серийные убийцы — ему все было мало. Для него эти люди были примерами для подражания. Он изучал их характеристики и находил, что у него с ними много общего. Банди[16] и Гейси[17] были его ролевыми моделями. Их биографии его завораживали, он восхищался действиями одного и другого. Они всегда шли до конца. Никаких гребаных заложников, никогда. Счастливой цифрой Барри было восемь, вот он и решал, что убьет восемь копов.
Много лет назад один коп задал ему жестокую взбучку. Как-то Барри был в Пэкхеме и немного перебрал. Он вошел в бильярдную и поднялся наверх. Попытался облапошить пакистанца за третьим столом. Появился полицейский.
Один.
Барри сказал:
— Вали отсюда, свинья.
Повернулся, чтобы насладиться восхищением братвы. И получил удар, после которого боль пронзила его от макушки до самого копчика. Так что он рухнул на десятый стол. Барри глазам не поверил — коп приложил его кием. А как же закон, гражданские свободы? Разве никто не читает эти долбаные либеральные газеты? Затем его перевернули, засунули в рот бильярдный шар, и коп сказал:
— Сержант Брант для тебя, мудило.
Схватил его за штаны сзади и стащил по лестнице, причем он башкой пересчитал все ступеньки. Под восторженный рев пакистанцев. На улице коп поставил его на ноги и сказал:
— А сейчас получишь хорошего пинка.
И врезал ему от души.
Стыд, унижение, а еще надо было вытащить изо рта шар, — Барри с той поры не бывал в этой бильярдной. Вместо этого он колотил пакистанцев, как только подворачивалась такая возможность. Сержант Брант был главным в его списке. Когда он убьет по очереди семерых копов, он пойдет на Бранта, и, будьте уверены, мало никому не покажется. Барри Вайссу становилось жарко, когда он только об этом думал.
Иногда мне кажется, я знаю, в чем дело и как все было. Но потом я качаю головой и удивляюсь. Помню ли я то, что действительно случилось, — или только то, что другие люди считают призошедшим? Кто, черт побери, разберет после определенной стадии?
Фрэнк Синатра
Несколько лет назад Брант был неравнодушен к ныне покойной миссис Робертс. Весь этот выпендрежный снобизм Дэлвича пробрал его до печенок. Он поймал ее в койке с молодым жеребцом и прибег к тому, чем владел отменно.
К шантажу.
В уплату за молчание она согласилась прийти к нему на свидание. Брант приоделся и приобулся, повел ее в роскошное заведение в Ноттинг-Хилле и поразил обаянием. Как только она начала проявлять интерес, его вызвали на особо опасное дело. Там он получил нож в спину и после этого оставил ее в покое. Какой-то первосортный негодяй напел Робертсу, что сержант ухлестывает за его миссис. Однажды во время пьянки Робертс прямо спросил, правда ли это. Брант сказал:
— Разве мы не приятели, парень?
Умудрился произнести вопрос насмешливым и в то же время жалостливым тоном.
В тот вечер после кремации он дошел до того, что раз за разом бормотал: «Ага, приятели».
Похмелье выдалось классическим. Чудовищным и безжалостным. Брант заметил под стулом то, что осталось от зеленого цыпленка, и взвыл:
— Не может быть, чтобы я это ел!
Живот подвело, и Брант оказался на коленях перед унитазом. Проблевавшись и утерев слезы, он увидел, что он таки ел эту зелень. Зазвонил телефон, Брант заорал:
— Отвали!
Но телефон не послушался.
Брант схватил трубку.
— Чего надо? — прорычал он.
И услышал голос суперинтендента Брауна:
— Сержант Брант! Где, черт побери, вы пропадали?
— Помогал старшему инспектору, как было приказано, сэр.
— Немедленно двигайте кормой к Овалу.[18] Полицейский убит.
— Сэр?
— Немедленно, сержант.
Клик.
Держа в руке мертвую трубку, Брант проговорил:
— Кормой?
Фоллз оделась так, чтобы произвести впечатление. Да, Портер Нэш голубой, и это не настоящее свидание — но ведь никогда не знаешь, куда может занести. Она надела белое платье и даже ахнула — такой она казалась в нем черной. Сказала:
— Bay, девушка, классно выглядишь.
Так оно и было.
Жемчужные серьги на винтах — для пущего эффекта; пусть клиенты поразятся, пусть задумаются.
Тут она спросила себя: а что скажет Рози? Ничего. Рози уже ничего не скажет. Это была ее лучшая подруга, тоже полицейский, но белая. Обдолбанный наркоман, зараженный СПИДом, укусил ее, и она покончила с собой. Фоллз снова окатила волна тоски.
Муж Рози, настоящая свинья, сказал по поводу организации похорон:
— Никакой полиции, большое спасибо. И тем более никаких вульгарных венков в форме шлемов.
«А пошел ты», — подумала тогда Фоллз. Сейчас она так же думает.
И она послала самый большой и самый броский венок, какой только сумела найти. В форме большого синего шлема. А сейчас она прошла к шкафу, достала бутылку виски и сказала:
— Самую малость, для настроения.
Да, у нее есть кое-какие проблемы с выпивкой, все правильно. Пожалуй, даже серьезные проблемы. Например, алкоголь убил ее отца, а у нее не было денег на похороны. Три штуки. Господи, какая же стыдоба. Брант обо всем позаботился, потом сказал:
— Ты у меня в долгу, Фоллз.
И он получил свой долг… причем не деньгами. Хуже того, он спас ее от клэпхемского насильника. Черт, ей никогда не освободиться от Бранта.
Рози, хоть и была белой, любила слушать Леонарда Коэна.[19] Фоллз ее дразнила: «Девк, хочешь блюз? Давай включу тебе Нину Симон[20]».
Через ее тоску пробилась строчка из Леонарда Коэна, что-то насчет будущего и грядущего убийства.
Тут ты прав, грек.[21]
Она села в двухэтажный автобус номер «36» и на втором ярусе доехала до Паддингтонского вокзала. В крови ее бурлил алкоголь. Кондуктор тоже был черным; он сказал, растягивая слова:
— Просто заглядение.
Она улыбнулась, после чего кондуктор осмелел.
— Не хошь выпить после моей смены? — предложил он.
Она одарила его взглядом а-ля Рейлтон-роуд, и кондуктор быстро ретировался.
Паб «Руки лесоруба» был почти приличным заведением. Моряки, туристы, яппи — не самый худший вариант. Портер сидел за угловым столиком, на котором уже стояла выпивка. Портер встал и сказал:
— Настоящая красотка.
Потом обнял ее, что заставило несколько голов повернуться, — но Фоллз было на это наплевать. Она сказала:
— Дай я на тебя посмотрю.
Портер сделал шаг назад; на нем был бежевый пиджак, белая рубашка с расстегнутым воротом, синие брюки, полицейские ботинки. Почему-то мужики все время носят эти ботинки.
— Пиджак дерьмовый, — констатировала она.
— В «ГЭПе» покупал.
— Без разницы.
Они чувствовали себя отлично в обществе друг друга. Она подняла маленькую рюмку, понюхала и поморщилась. Он сказал:
— Текила.
— А у тебя?
— Виски.
Они чокнулись, пригубили, после чего Портер вынул из кармана пачку тонких сигарет с ментолом и большую зажигалку. Фоллз сказала:
— Одно к другому не подходит.
Портеру понравилось ее замечание.
— А мне нравится. — Он улыбнулся. — Ментол — для тех, кто легок на подъем, а зажигалка от Молодежной христианской организации — в порядке шутки.
Фоллз не была уверена, что поняла его — но какая разница? Зазвонил его мобильник, она попросила:
— Не отвечай.
— Надо.
Он ответил. Помрачнел. Произнес:
— Ладно. — Посмотрел на нее и сказал: — Полицейского убили.
Возможно, мы подсознательно избегаем ситуаций, к которым плохо приспособлены, даже если за это приходится тут же расплачиваться страданиями.
Выйдя из паба, Портер сказал:
— Я на машине.
Фоллз взглянула на него, с укоризной произнесла:
— Ты же сказал, что мы напьемся в стельку.
— Ну и что?
— Тогда какого черта ты взял колеса?! Портер виновато повесил голову, проговорил:
— Я недостаточно хорошо все продумал. Она не поверила ему и сказала:
— Я тебе не верю.
— Ладно, Фоллз.
— Ладно? Что ладно, мать твою?
— Я не собирался много пить.
— Но ты обещал меня напоить в дупель.
— Да.
Они дошли до красного «датсана». Портер показал на него пальцем:
— Вот машина.
— Разбитая колымага.
Это было обидно, но он не стал ерепениться. Они сели в машину. Портер завел мотор, включил передачу, машина тронулась с места, и в этот момент Фоллз спросила:
— Что это за игры?
— Ты о чем?
— Ты меня слышал. Мы договорились провести вечер вместе, а ты, оказывается, собирался изображать мисс Благонравие.
Он резко вывернул руль, чтобы увернуться от «ауди», и, опустив стекло со своей стороны, крикнул:
— Иди на курсы, научишься водить!
Она искоса на него взглянула, который раз пожалела, что он голубой, и сказала:
— Прямо как Брант.
Портер поморщился, сказал:
— Никто не умеет так, как Брант.
Он нашел брешь в потоке транспорта, подрезал черное такси и набрал приличную скорость. Оба они думали о погибшем коллеге, но говорить об этом не хотелось. Наконец Портер сказал:
— Я бы все-таки немного выпил.
— Забудь.
— Ты извини.
— Я что только что сказала? Я сказала: забудь.
Он глубоко вздохнул и проговорил:
— Это женщина-констебль.
Фоллз некоторое время смотрела в окно, потом спросила:
— Она умерла?
— Да.
— Черт, черт, черт.
Портер знал о самоубийстве подруги Фоллз. Ей было вдвойне тяжелее пережить гибель женщины-полицейского. Он сказал:
— Больше никаких подробностей не знаю.
— Она умерла — какие еще подробности?
— Я имел в виду, как ее зовут… Ну, знаешь, и как там все произошло.
— Скоро все узнаем.
Они уже подъезжали к Ватерлоо. Фоллз заметила:
— Я тут жила когда-то.
— Да? И как оно было?
— Дерьмово.
Он засмеялся, потом внезапно замолчал, почувствовав себя виноватым. Она спросила:
— Тебе уже приходилось с этим сталкиваться?
Он знал, что она имеет в виду смерть полицейского, но сделал вид, что не понял, и спросил:
— С чем с этим?
— С гибелью полицейских.
— Да, несколько раз.
Они поднимались по Кеннингтон-роуд и уже могли видеть мелькание синих огней впереди. Портер сказал:
— Все уже в курсе.
Полицейские машины были всюду, создавая хаос. Водители, пытавшиеся выражать недовольство, тут же слышали в свой адрес резкое замечание. Неподходящая была ночь, чтобы беспокоиться об отношениях с общественностью. Регулировщик остановил их машину. Когда Портер опустил стекло, полицейский сказал:
