При этом летописец исходит из информации о том, как строились отношения Киева с тем или иным племенем позднее. Например, с древлянами Олег воюет и покоряет их, накладывая на них «тяжкую» дань. Вполне понятно, что именно так, по мнению киевского летописца, должен был поступить по отношению к древлянам, давним врагам полян, киевский герой. Ведь, согласно летописям, было время, когда древляне «притесняли» полян. Другие соседи — северяне — не были столь ненавистны полянам, поэтому и завоевание их «проходило» менее болезненно и отделались они легкой данью. Радимичи же вообще добровольно соглашаются платить Олегу ту дань, какую платили хазарам. «Обращение Олега с последними выражено совершенно в простодушном тоне народного предания. — Кому дань даете? — спрашивает их Олег. — Козарам, отвечают ему. — Не давайте козарам, а мне давайте, говорит Олег. — Радимичи соглашаются и обещают платить Олегу дань в том самом размере, в каком прежде платили козарам, по шелягу от рала. Не говоря уже о комичности такого факта, если его принимать в буквальном смысле как историческое событие, известие, будто радимичи платили дань козарам монетою, перенесено на древнейшее время с признаков позднейших времен, да и то в преувеличенном виде. При тех условиях, в каких радимичи должны были находиться в IX-м столетии, едва ли возможно было платить им дань звонкою монетою в таком размере, да и сама летопись в другом месте приводит более сообразное с историческою возможностью предание о том, что подчиненные козарам славяно-русские народы платили дань беличьими мехами…; это известие о платеже дани монетою козарам показывает, что летописец не затрудняясь вносил в свою летопись слышанные им предания в таком виде, в каком они очутились спустя более двух веков, принимая в себя черты дальнейших видоизменений под влиянием признаков и условий последующей истории народа»{28}.
Любопытно, что летописец, столь уверенно и детально описывая движение Олега на юг, в точности не знал, какие именно племена были завоеваны последним, как, впрочем, он не знал и того, какие племена находились в зависимости от Киева к середине X века. Так, в летописи среди племен, попавших в зависимость от Киева, не упомянуты дреговичи. Следовательно, они, по мнению летописца, еще не были покорены Киевом. А между тем византийский император Константин Багрянородный (913–959) называет в середине X века «другувитов» в числе данников русов{29}. Несовпадение данных Константина Багрянородного, современника событий, и Повести временных лет свидетельствует о «трафаретности» летописного списка покоренных Олегом племен. Применяя «трафарет», летописец вносил в список те племена, которые вовсе не были подчинены Киеву, например вятичей, а те, которые реально зависели от русов, оставлял в числе независимых, так как они не вписывались в представления летописца о ходе завоевания славян русами. На возможность существования подобного «трафарета» указывал еще такой крупный специалист по летописанию, как А. А. Шахматов, обративший внимание на то, что «сообщение о покорении Радимичей составлено по образцу сообщения о покорении Вятичей» Святославом{30}.
Итак, результаты анализа летописного рассказа о завоевании Олегом славянских племен заставляют нас усомниться в том, что он отражает реально происходившие события. Реально же завоевание славян длилось не два-три года, а не один десяток лет и проходило постепенно, с большим разрывом во времени между первым наложением дани и полным подчинением завоевателям. В частности, древляне, которых по летописи подчинил еще Олег, продолжали сопротивляться и киевскому князю Игорю, и княгине Ольге. При этом они, уплачивая дань Киеву, во внутренних делах сохраняли полное самоуправление. Недаром, рассказывая о столкновении древлян с Киевом в 40-е годы X века, Повесть временных лет называет их область «землей». Так в летописях обычно называются вполне суверенные политические образования, независимые соседние государства. Древлянами, согласно этому летописному рассказу, продолжали управлять их собственные князья, а один из них, Мал, даже сватался к киевской княгине Ольге, вдове убитого древлянами Игоря. То, что князь Мал был не единственным князем древлян, следует хотя бы из слов древлянских послов, обращенных к Ольге: «Послала нас Деревская земля, с такими словами: «Мужа твоего мы убили, ибо муж твой, как волк, расхищал и грабил, а наши князья добрые, привели к процветанию Деревской земли». Здесь древляне противопоставляют своих князей не вообще русским князьям, а только Игорю, показывая тем самым, что эти древлянские князья-устроители — современники Игоря и Ольги. Чуть позже, во втором посольстве к Ольге участвовали «лучшие мужи, управлявшие Деревской землею». Наряду с князьями в управлении Древлянской землей участвовали и простые древляне. Так, решение об убийстве Игоря, попытавшегося вторично собрать с них дань, приняли именно «древляне», правда, посовещавшись со своим князем Малом, вероятно, на вече. А в дальнейшем вообще действовали лишь «древляне», древлянские послы, причем послы не князя, а всей «Деревской земли». Некоторые элементы независимости древляне сохраняли и позднее, что проявилось во время борьбы между князьями Ярополком и Олегом Святославичами в 70-е годы X века.
Определенную независимость от Киева сохраняло и самое большое из летописных племен — кривичи, состоявшее из трех локальных групп — псковской, смоленской и полоцкой. В Полоцке особая княжеская династия просуществовала вплоть до времен Владимира Святого (конец X века). Радимичи, которые, согласно Повести временных лет, подчинились Олегу в 6393 (885) году и добровольно начали давать дань, согласно все той же Повести, воевали спустя сто лет еще с Владимиром Святым. Известно, как долго и упорно сопротивлялись Киеву уличи и тиверцы. Уличи, разгромленные к 40-м годам X века, передвинулись в междуречье Буга и Днестра. Последний раз племенные названия уличей и тиверцев упоминаются в 944 году. Дреговичи, платившие дань Киеву еще в середине X века, также сохраняли самостоятельность во внутренней жизни. Летописцы считали, что во второй половине века в земле дреговичей правил некий князь Туры. Еще с одним славянским племенем — хорватами — Владимир Святой воевал в 6500 (992) году, между тем как Повесть временных лет называет хорватов в числе племен, подчиненных Киеву уже при Олеге.
Ярким примером того, насколько длительным был процесс подчинения славян власти Киева, служит история борьбы киевских князей с вятичами. Повесть временных лет, используя все тот же «трафаретный» список племен, сообщает об участии вятичей в походе Олега на греков. Однако, как бы «забыв» об этом, чуть ниже рассказывает о новом подчинении вятичей, уже при Святославе. Еще позднее, Владимир Святой дважды воюет с вятичами. Т. Н. Никольская, посвятившая вятичам специальное исследование, обратила внимание на то, «что летописи не называют ни одного города в земле вятичей ни в этом столетии, ни в первых трех четвертях XI в. Показательно, что в течение всего XI в. из Киева в Ростово-Суздальскую землю и Муром ездили кружным путем, через Смоленск и верховья Волги. Очевидно, нужно было миновать землю вятичей. Переезд из Мурома в Киев через вятичскую территорию был одним из подвигов былинного Ильи Муромца. Владимир Мономах в своем «Поучении», относящемся к концу XI в., говорит о походе через землю вятичей, также как об особом подвиге. Он не сообщает ни о покорении вятичей ни об обложении их данью. Управлялись они в это время независимыми племенными вождями. Двое из них, Ходота с сыном, названы в «Поучении» Владимира Мономаха»{31}.
Не менее продолжительным был период подчинения и неславянских, угро-финских племен (мери, чуди и веси), которые в своих внутренних делах еще долго были независимы и нетерпимо относились к вмешательству в них Киева. Здесь следует вспомнить о том, что в 70-е годы XI века некая «заблудящая чудь» убила епископа Леонтия Ростовского. Лишь в XI–XII веках, по археологическим данным, завершилось освоение славянами Волго-Окского междуречья, а до середины XI века влияние славян на мерю, чудь и весь было весьма скромным{32}.
Летописный же рассказ о покорении славян Олегом скорее всего, отражает характерную черту, свойственную психологии народа вообще: «Народные предания, сохраненные летописями, обыкновенно связывают древние учреждения с именами государей или правителей-реформаторов. Они не могут представить себе возникновение учреждения иначе как в виде создания его волей законодателя. Как солнце, луна, звезды и земля созданы были богом из ничего в семь дней творения, так точно и каждое учреждение должно иметь своего творца-законодателя, создавшего его из ничего в тот или другой год творения»{33}.
Тенденциозность летописного рассказа о завоевании Олегом славян позволила некоторым историкам даже предположить, что Олег был или местным киевским князем{34}, или он пришел в Киев не с севера, а с юга и был князем Тмутараканской Руси{35}. По мнению этих исследователей, объединение славянских племен началось не с севера, а с юга. С последним положением скорее всего можно согласиться. Растянувшееся на столетия покорение славянских племен Киеву происходило не в интересах одного какого-то князя, а, прежде всего, в интересах этого города.
Насколько легендарен путь Олега с севера на юг, настолько же легендарна и история захвата им Киева. Вообще мотив захвата города спрятанными в засаде и одетыми в купеческое платье воинами принадлежит к наиболее распространенным в мировом фольклоре. Он встречается в памятниках древней и средневековой египетской, греческое, римской, иранской, арабской, германской, итальянской и других западноевропейских литератур. На территории нашей страны известен целый ряд параллелей к этой легенде. Например, в русской «Сказочной» повести о взятии Азова в 1637 году донскими казаками говорится: «И не доходя до Азова за день, стали (казаки) в камышники тайно и начата думати како бы Азов взяти. И мало казаки призадумались… И повеле атаман по четыре человека в телеге летчи с оружьем, и сказал им: «Как будет время, и вы будете готовы». И увяза телеги, а в тридцать телег товару повеле положить, и пристав ко всякой телеге по человеку — итого сто тридцать человек. И снаряди атаман все возы и всех казаков нарядил в другое платье». С подложным письмом к азовскому паше псевдокупеческий караван благополучно въехал в Азов. Ночью казаки выскочили из отведенного им гостинного двора и порубили врагов{36}. В реальности же все происходило по-другому — казаки устроили подкоп под стену и заложили туда пороховой заряд. В возникшую в результате взрыва брешь устремились штурмующие, и Азов был взят. Существует предание о взятии подобным же образом персидского города Фарабада Степаном Разиным. Известна олонецкая легенда о поляках Дмитрия Самозванца, пробравшихся в Москву в бочках, содержавших якобы приданое Марины Мнишек{37}.
