«Интересная вещь, — подумал он. — Вот бы донести до своих, разобраться, что к чему…»
И горько улыбнулся: даже сотня патронов в самой гуще врага — более чем призрачная надежда на успех…
Надо было бы снять с убитого халат, чалпак и преобразиться в туземца окончательно, но преодолеть брезгливость Александр не смог — ему и прикасаться-то к обильно залитой кровью одежде было противно.
Он осторожно выглянул наружу и поблагодарил про себя Бога: часовой был не один, но его напарник, всецело полагаясь на товарища, уже беседующего в данный момент с Аллахом, надо полагать, дрых без задних ног, завернувшись с головой в какую-то рваную тряпку. Между ним и Сашей был костер, и к тому же нерадивый сторож лежал спиной к поручику, так что опасаться было нечего.
«И что с ним делать? — офицер подкрался к спящему и теперь держал его на мушке. — Стрелять? Переполошу всех…»
Он неуверенно положил руку на рукоять трофейного ножа, которым только что лишил жизни туземца…
«Да тебе, Саша, мясником работать, — невесело подумал он, вытирая тусклое от крови лезвие об одежду трупа. — Навострился уже: чик — и в дамках!»
Афганец, наверное, даже не проснулся, приняв легкую смерть во сне. Лишь потянулся всем телом, когда острый клинок с размаху вонзился ему под левую лопатку. И остался недвижим…
Зато арсенал поручика обогатился хорошо знакомым ему автоматическим карабином Федорова, правда, с гораздо меньшим боезапасом — всего один запасной магазин и пригоршня патронов россыпью в карманах халата. И двумя ручными гранатами английского производства. «Ананасками», как их прозвали из-за сходства с тропическим фруктом.
«Вот это дело! — обрадовался Александр, рассовывая богатство по карманам одежды и удачно подвернувшегося „передника“. — Теперь я им тут устрою Бородино пополам с Ватерлоо!»
Жаль было расставаться с трофеем, но идти в бой, увешанным с ног до головы оружием — безрассудно, а как ни крути, знакомый до мелочей «федоров» в бою выгоднее непривычного «Штурмгэвера». И поручик аккуратно прислонил автомат к мертвому телу, оставив магазины как дополнительную защиту.
Вот теперь, когда он был вооружен, можно было и оглядеться, и оценить обстановку…
Сначала Саша не понял, что вокруг не так, но поднял голову вверх — и все встало на свои места: он находился в пещере. Была ли эта подземная пустота делом человеческих рук или природным образованием (а может, и тем, и другим — человек просто доделал то, что было начато за миллионы лет до него), оставалось только догадываться. Но лучшего места для узилища и придумать было нельзя: почти круглый зал по одной стороне был обнесен невысокой кирпичной стеной — свод нависал на высоте чуть более человеческого роста — с дюжиной занавешенных циновками дверей. Точно такими же, как та, что закрывала вход в его персональную «камеру». В центре пещеры в «кровле» зияло неровное отверстие, в которое уходил дым разведенного прямо под ним костра. Все входы просматривались великолепно, и если бы караульщики не понадеялись на прочность веревок, спутывающих русского офицера, или второй часовой страдал бессонницей — предприятие Бежецкого было бы обречено на провал с самого начала. Выскочив из темного помещения на свет, он тут же попал бы под огонь того, кого даже сразу и не различил бы за пламенем костра.
«Хорошо придумано, — оценил сметливость туземцев Александр. — Это явно не случайное место. Похоже, что я попал в самое логово неуловимого Хамидулло. Вот бы вызвать подмогу! Хорошенько бы проутюжить с воздуха это паучье гнездо…»
Но предаваться бесплодным мечтаниям было некогда — в любой момент в пещеру «на огонек» могли заглянуть товарищи убиенных поручиком инсургентов,[4] что совсем не входило в его планы. Надо было уходить отсюда поскорее.
В противоположной от камер стороне подземного зала зиял чернотой проем, из которого ощутимо тянул сквознячок. Он так и просился, чтобы Саша выбрал его для отступления. Офицер даже сделал шаг по направлению к нему, но вовремя одумался: не исключено, что на выходе находился еще один пост, причем не настолько беспечный, как этот. А могло быть еще хуже: коридор легко мог вливаться в целый лабиринт подземных ходов, выбраться из которых без посторонней помощи не стоило и мечтать. Молодой человек в недавнем своем отрочестве прочел немало авантюрных романов, в которых герои попадали в подобные катакомбы, полные коварных ловушек и зловредных сюрпризов. Правда, книжным персонажам всегда удавалось найти выход, но поручик уже не был ребенком и понимал, что везение не может быть бесконечным.
«А если наверх?..»
Жестяная банка, служившая табуретом недавнему Сашиному собеседнику, стояла тут же, у костра, и подставить ее под край отдушины в потолке было делом нескольких секунд. Теперь, встав на цыпочки, офицер вполне мог дотянуться до каменного карниза. Небольшое усилие…
Бежецкий высунул голову из провала и осторожно огляделся. Ночь и тишина, нарушаемая лишь стрекотом каких-то насекомых да далеким собачьим перебрехом. Наверняка где-то рядом был кишлак.
«Стоп, — подумал бывший пленник, вися на руках. — А остальные-то камеры я не проверил! Вдруг там кто-нибудь есть? Что-то там англичанин говорил?..»
Сказано — сделано.
Первый закуток оказался пустым, второй — тоже. Следующая за третьей — Сашиной — камера опять пустовала. Но стоило ему только заглянуть в пятую, как в неровном свете, падающем в дверной проем, он разглядел чьи-то ноги, спутанные веревкой…
Как водится сплошь и рядом, проблемы начались сразу же, как только приступили к исполнению задуманного.
Первым и главным препоном оказалось отсутствие в должном количестве веревок. Какой-то запас — горы все-таки — был, плюс ремни амуниции и разнообразный подсобный материал, до использования которого так охоч русский солдат, но на сооружение пятидесятиметровой двойной «сбруи» ушло больше четырех часов. Все это время специально оставленный в пещере боец надрывал глотку, безуспешно пытаясь докричаться до Максимова, предположительно лежащего внизу в беспомощном состоянии. В самое худшее верить не хотелось, и лейтенант приказал всем, желающим развивать данную тему, заткнуться или держать свои домыслы при себе. У него самого на душе скребли кошки, но даже думать о печальном исходе он себе запретил категорически. Первая потеря подчиненного и вот так — по глупости… Нет, пока не убедился в обратном, нужно считать бедолагу живым. «Трехсотый» по-любому лучше «двухсотого»…
