Когда я в последний раз был в миссии, примерно месяц назад, я очень долго гулял по большому саду.
Нигде больше я не видел такого разнообразия цветов. Здесь были розы — современные виды невероятных форм и старые сорта с раскрытыми, словно камелии, цветками, — ползучие лозы желтого жасмина и ипомеи, кусты лантаны и голубой свинчатки невиданных размеров. Здесь росли подсолнухи, апельсиновые деревья, маргаритки, и через самое сердце этого великолепия вели многочисленные дорожки, широкие и недавно заново замощенные.
Я заходил в крытые галереи, восхищаясь древними неровными каменными плитами. Я наслаждался, созерцая виды из галерейных круглых арок. Арки всегда наполняли меня чувством умиротворения. Эти круглые арки — визитная карточка миссии, визитная карточка «Миссион-инн».
Особое наслаждение доставляло мне то, что миссия в Капистрано была выстроена в соответствии со старинными монастырскими традициями, точно так же, как множество монастырей по всему миру. Святой Фома Аквинский, герой моего детства, наверняка бродил по периметру такого же квадрата с круглыми арками, по аккуратно вымощенным дорожкам, между цветами.
На протяжении всей истории монахи снова и снова строили монастыри по этой схеме, словно сами кирпичи и раствор могли каким-то образом дать отпор злобному миру и навсегда укрыть их вместе с их книгами.
Я долго стоял в просторной раковине огромной разрушенной церкви Капистрано.
Ее разрушило землетрясение в 1812 году. Осталось высокое, зияющее, лишенное крыши святилище, состоящее из пустых ниш, пугающее своим масштабом. Я всматривался в остатки кирпичной кладки, словно в них заключался некий смысл, как в музыке «Весны священной», — смысл, имеющий отношение к руинам моей собственной жизни.
Я тоже был разрушен землетрясением — человек, парализованный диссонансом. Я понимал это, я думал об этом постоянно, хотя старался не сосредотачиваться на таких мыслях. Я пытался принять то, что казалось мне судьбой. Однако, если вы не верите в судьбу, принять ее не так-то просто.
В мой последний приезд я разговаривал в церкви Серра-Чапел с Господом. Рассказывал, как я ненавижу Его за то, что Он не существует. Я объяснил Ему, как это низко — такая вот иллюзия Его существования; как несправедливо поступать так со смертными, в особенности с детьми, и как я Его за это презираю.
Я знаю, знаю, что это бессмысленно. Я вообще делаю множество бессмысленных вещей. Быть наемным убийцей и больше никем — это лишено смысла. Возможно, именно по этой причине я все чаще возвращаюсь в прежние места, освобождаясь от своего повседневного маскарада.
Я понимал, что все время читаю книги об истории, будто верю, что Господь принимал участие в исторических событиях, спасая нас от самих себя. Но я нисколько в это не верю, и мой разум полон отрывочных фактов из разных эпох о множестве знаменитых людей. Зачем эти знания убийце?
Но нельзя же быть убийцей каждый миг своей жизни. Что-то человеческое будет проявляться время от времени — мы все стремимся к нормальности, чем бы ни занимались.
Поэтому я читал книжки и ездил в эти особенные места, переносившие меня во времена, когда я читал с тем же упоением, заполняя свой разум историями, чтобы он не оставался праздным и не обращался на самое себя.
И я грозил кулаком Богу из-за подобной бессмысленности. Это мне помогало: Бога не существовало, но я мог обрести Его таким способом, через гнев. Я любил эти беседы с иллюзией, которая когда-то значила так много, а теперь лишь вызывала ярость.
