— Гдѣ констэбль? — проговорилъ м-ръ Снодграсъ.
— Подъ насосъ ихъ, братцы! — прогорланилъ продавецъ горячихъ пироговъ.
— Это не пройдетъ вамъ даромъ! — говорилъ, задыхаясь, м-ръ Пикквикъ.
— Шпіоны! — рокотала толпа.
— Ну же, ну! — кричалъ раззадоренный извозчикъ, неистово размахивая обоими кулаками.
Какъ скоро всюду распространилась вѣсть, что Пикквикисты — шпіоны, зрители, не принимавшіе до этой поры дѣятельнаго участія въ ссорѣ, начали съ жаромъ подкрѣплять и развивать замысловатое предложеніе горячаго пирожника, и Богъ вѣдаетъ, чѣмъ бы окончились личныя обиды почтеннымъ сочленамъ, еслибъ вся эта суматоха не была прекращена совершенно неожиданнымъ участіемъ какого-то джентльмена, явившагося неизвѣстно какъ и откуда.
— Что тутъ за гвалтъ? — закричалъ довольно высокій и сухопарый молодой человѣкъ въ зеленомъ фракѣ, обращаясь къ м-ру Пикквику и пробиваясь сквозь толпу при сильномъ содѣйствіи своихъ локтей, задѣвавшихъ по носамъ, затылкамъ и ушамъ многихъ почтенныхъ особъ.
— Шпіоны! — какъ бы въ отвѣтъ прошумѣла толпа.
— Вздоръ, мы вовсе не шпіоны! — возразилъ м-ръ Пикквикъ такимъ искреннимъ и вразумительнымъ тономъ, что не могло оставаться никакого сомнѣнія, что почтенный джентльменъ говорилъ истинную правду.
— Тогда объясните мнѣ въ чемъ дѣло! — проговорилъ молодой человѣкъ, обращаясь къ м-ру Пикквику и подталкивая его легонько локтемъ, чѣмъ хотѣлъ ободрить дрожащаго отъ гнѣва президента пикквикистовъ.
Ученый мужъ въ короткихъ, но сильныхъ и совершенно вразумительныхъ выраженіяхъ объяснилъ молодому человѣку весь ходъ дѣла.
— Ну, такъ идемъ со мной, — сказалъ зеленый фракъ, увлекая насильно м-ра Пикквика и продолжая говорить во всю дорогу. — Нумеръ девятьсотъ двадцать четвертый! возьмите-ка свои деньги, и ступайте по добру по здорову домой… Почтенный джентльменъ… Хорошо его знаю… Всѣ вы ничего не понимаете… Сюда, сэръ, сюда… Гдѣ ваши пріятели?… Все вздоръ, ошибка, я вижу… Недоразумѣніе… Мало ли что бываетъ… Задать ему перцу… Пусть раскуситъ… Несообразительный народъ… Какіе тутъ и мошенники, болваны!
И выстрѣливая такимъ образомъ подобными лаконическими сентенціями выразительнаго свойства, незнакомецъ быстро шелъ въ общую залу конторы дилижансовъ, куда, плотно прижимаясь другъ къ другу, слѣдовали за нимъ м-ръ Пикквикъ и его ученики.
— Эй, буфетчикъ! — проревѣлъ незнакомецъ, неистово дернувъ за колокольчикъ. — Стаканы для всей честной компаніи… коньяку и воды… Пунша горячаго, крѣпкаго, сладкаго! — Живѣй… Глазъ y васъ поврежденъ, сэръ!.. Подать сырой говядины для джентльменскаго глаза… Живѣй! — Ничто такъ хорошо не излечиваетъ синяковъ подъ глазами, какъ сырая говядина… Ха, ха, ха!
И, не думая останавливаться, чтобъ перевести духъ, незнакомецъ однимъ залпомъ выпилъ стаканъ пунша и усѣлся въ креслахъ съ такимъ комфортомъ, какъ будто ничего особеннаго не случилось.
Между тѣмъ какъ три путешественника разсыпались въ благодарности своему новому знакомцу, м-ръ Пикквикъ, хранившій во всѣхъ случаяхъ жизни невозмутимое спокойствіе великой души, разсматривалъ на досугѣ его костюмъ и наружный видъ. Былъ онъ средняго роста, но, при длинныхъ ногахъ и сухопаромъ туловищѣ, казался довольно высокимъ. Зеленый фракъ его могъ быть щегольскимъ нарядомъ въ тѣ дни, когда въ Лондонѣ была мода на узкія фалды, на манеръ ласточкиныхъ крыльевъ: но въ тѣ времена, очевидно, украшалъ онъ особу болѣе короткую, чѣмъ этотъ незнакомецъ, потому что облинялые и запачканные обшлага далеко не доходили до кисти его руки. Онъ былъ застегнутъ на всѣ пуговицы до самаго подбородка, и узкій фракъ подвергался очевидной опасности разорваться на спинѣ. Старый носовой платокъ, вмѣсто галстуха, украшалъ его шею, гдѣ не было и слѣдовъ рубашечнаго воротника. На черныхъ его штанахъ, здѣсь и тамъ, проглядывали свѣтлыя заплаты, обличавшія продолжительную службу этого костюма. Плотно прикрывая колѣни незнакомца, они туго прицѣплялись штрипками къ его дырявымъ башмакамъ, имѣя очевидное назначеніе скрывать отъ нескромныхъ взоровъ его грязные, пожелтѣлые чулки, которые однакожъ рѣзко бросались въ глаза. Его длинные черные волосы пробивались косматыми прядями изъ подъ старой, измятой шляпы, и за обшлагами фрака виднѣлись голыя оконечности его рукъ, украшенныхъ изорванными и грязными перчатками. Онъ былъ худощавъ и блѣденъ, при всемъ томъ физіономія его выражала рѣшительную самоувѣренность, самодовольство и значительную долю безстыдства. Онъ весело потряхивалъ своей скомканной шляпой и неугомонно вертѣлся во всѣ стороны, дѣлая самые выразительные жесты.
Таковъ былъ человѣкъ, котораго тщательно наблюдалъ въ свои очки м-ръ Пикквикъ. Подражая своимъ пріятелямъ, онъ тоже счелъ непремѣнною обязанностью изъявить ему свою искреннюю благодарность въ самыхъ отборныхъ и ученыхъ выраженіяхъ.
— Нечего распространяться, сказано довольно, — отвѣчалъ незнакомецъ, дѣлая энергическій жестъ. — Ни слова больше… но будь я вашимъ пріятелемъ въ зеленой курткѣ, чортъ побери, я бы свихнулъ извозчику шею… Пирожникъ тоже свиная башка… Всѣхъ бы отправилъ къ чорту на кулички… какъ честный человѣкъ… Сволочь, трынъ трава!
Въ эту минуту вошелъ въ залу кондукторъ, и объявилъ, что рочестерскій дилижансъ готовъ отправиться въ дорогу.
— Мой дилижансъ? — воскликнулъ незнакомецъ, быстро вскочивъ со своего мѣста. — Билетъ взятъ… сейчасъ ѣхать… Заплатите за коньякъ… Мелкихъ нѣтъ… Крупные банковые билеты… Сдача y нихъ скверная… серебряныя деньги истерты, что бирмингэмскія пуговицы… дрянь… заплатите.
