Выходя на улицу, покупатель кофе осторожно придержал дверь, услыхал, как нежно звякнул колокольчик, и улыбнулся.
Через пятнадцать минут человек подошел к небольшой площади в старом районе Женевы. Он купил в киоске газету, развернул ее и пробежал глазами заголовки.
Часы на башне пробили четыре раза. Человек в светлом плаще свернул газету, сунул ее в карман и быстро пошел по тенистой аллее, ведущей к городскому кладбищу.
Метров за триста до главного входа он замедлил шаги. Выражение скорби появилось на его лице.
На кладбище было пустынно. Две старушки в черных одеждах встретились ему по дороге.
Листья еще не начали опадать, но осень уже тронула их своим дыханием. Они потеряли часть изумрудных красок, зарделись горячим румянцем, а солнце, все еще горячее солнце наполняло их радостным светом, и деревья словно смеялись, забыв о неизбежном завтра; деревья смеялись, они не знали, что это неуместно здесь, на кладбище, куда попали они волею человека, чтобы создавать ему иллюзию умиротворенности и покоя, помогать предаваться размышлениям о бренности мира и тщете суеты.
Человек свернул на боковую дорожку. Он медленно шел мимо мраморных надгробий и, когда увидел хорошо одетого мужчину в шляпе, сидевшего на скамейке со склоненной на грудь головой, не изменяя ритма движения, прошел мимо.
Шагов через пятьдесят он остановился, повернулся, внимательно посмотрел по сторонам и пошел обратно. Когда садился на скамейку, мужчина в шляпе не шевельнулся.
— Красивая осень в этом году! — громко сказал человек в плаще, глядя в сторону.
Мужчина в шляпе не ответил.
— Оранжевая осень, правда? — продолжил человек в плаще и повернулся к соседу.
Тот не ответил.
— Оранжевая осень, правда? — повторил человек в плаще и тронул соседа за рукав.
Мужчина в шляпе склонился в сторону. Человек в плаще вскочил на ноги. Его сосед медленно, неестественно медленно упал рядом со скамейкой, раскинув в стороны руки. Шляпа покатилась по дорожке и застыла на обочине полями кверху.
Широко раскрытые глаза трупа удивленно смотрели в синее небо Швейцарии.
С дерева оторвался первый лист и, вспыхнув янтарным светом на солнце, кружась, опустился на черный мрамор.
Начальник третьего отдела абвера не любил солнца. Окна его кабинета выходили во внутренний двор здания и большую часть суток были закрыты шторами.
И сейчас в комнате царил полумрак. Свет небольшой лампы с зеленым абажуром освещал блестящую поверхность дубового стола и, отражаясь, падал на лицо шефа, делая его неестественно бледным.
На столе ничего не было, кроме нескольких листков с отпечатанным на машинке текстом и скромного чернильного прибора.
Шеф собрал листки, поднес к глазам и близоруко сощурился.
На панели вспыхнула синяя лампа. Шеф бросил листки и протянул руку к кнопке. Почти одновременно отворилась дверь. Вошел человек в таком же темном костюме, какой был на сидящем за столом.
— Есть новости, Шмидт?
— Да, экселенс. Комба подтвердил сообщение о ликвидации Зероу.
— Давайте сюда. Дело принесли?
Шмидт подошел к столу, подал листок бумаги, потом развязал тесемки объемистой папки в черном переплете.
Внутри лежала другая папка, несколько иной формы. На переплете было написано: "Агент № Е-117 — Зероу". Он раскрыл ее и подал шефу.
Тот перевернул страницу.
— "Иоахим-Мария-Генрих фон Штакельберг", — прочитал вслух шеф. — Вы знали его лично, Шмидт?
— Так точно, экселенс. Он работает, простите, работал с 1915 года. Находка полковника Николаи. Помните, знаменитое дело на русском фронте в 1916 году?
Шеф перелистывал страницы:
— Россия, Бразилия, Штаты, Испания, Франция, Швейцария… И везде был натурализован?
— Он знал пять языков, как свой родной. Это был разведчик высшего класса, экселенс.
— И все же… — Шеф выпрямился в кресле.
— Пути господни неисповедимы, экселенс.
— Не сваливайте на бога, Шмидт. Нам оторвут головы, если мы не раскопаем этого дела. Вернее, оторвут мне, а уж о вашей голове позабочусь я сам. Гораздо раньше, гораздо раньше, Шмидт! Ваши соображения?
— Русские или англичане.
— "Или" в устах разведчика? Стареете, Шмидт… А почему не янки?
— Очень уж аккуратно сделано. Я бы сказал, элегантно. Американцы работают грубее.
— Недооцениваете противника, оберст.
— Я десять лет работал с ними, экселенс, — обиженно произнес Шмидт.
— Ладно, ладно. Поручите расследование Комбе.
— Уже сделано, экселенс.
— Важно знать, почему произошел провал. Вы помните, к чему готовили Зероу?
— Разумеется.
— Значит, вам понятно, почему мы должны знать причины его провала. Кто-то докопался до этой идеи. И наверное, знал, что Зероу мы перебрасываем в Кенигсберг.
Он снова раскрыл папку, с минуту смотрел на большую фотографию, наклеенную на первой странице, потом написал несколько слов на листе бумаги, положил сверху на фотографию, захлопнул папку и протянул ее Шмидту. Встал из-за стола, мягко потянулся, медленно подошел к окну и поднял штору.
За окном умирал день. Последние лучи опустившегося солнца проникли во двор и зажгли пожелтевшую листву каштанов.
Сощурившись от непривычного света, шеф посмотрел на верхушки деревьев, сказал, не поворачиваясь:
— Кажется, уже осень?
— Так точно, осень, экселенс, — ответил Шмидт.
Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, выходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.
Климов думал, что его встретят, но машины не было. Подошла "санитарка", забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело переговариваясь, направились к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, чтобы позвонить в управление, и тут он услышал шум мотора, обернулся.
Черная "эмка" затормозила рядом с ним. Открылась передняя дверца, и сидящий рядом с солдатом-шофером человек в кожаной, военного образца, фуражке, черной, без погон, куртке быстро спросил:
— Майор Климов?
…Худощавый, среднего роста человек, с редкими блестками седины в темно-русых волосах, вышел из-за большого стола и шагнул навстречу Климову:
— Здравствуйте, подполковник! Удивлены? Приказ о присвоении вам нового звания подписан только сегодня. Поздравляю. И благодарю за отличное выполнение задания. Садитесь.
Климов ответил на приветствие и продолжал стоять, растерянно глядя на хозяина кабинета.
— Простите… — запинаясь начал он, — только я вас видел уже… Не может быть… Нет, я не ошибаюсь. Вы ведь товарищ Ян? Ян Милич?
Климов теперь окончательно узнал в этом человеке тяжело раненного советника испанской республиканской армии. Его привезли на рыбацкой шхуне к борту парохода, где находился Климов, уже получивший радиограмму с приказом забрать человека по имени Ян Милич и доставить его в Советский Союз. Только перед Одессой Ян Милич пришел в себя.
В порту Яна Милича встретили местные чекисты и бережно перенесли в санитарную машину. Климов получил благодарность командования и больше с тем человеком не встречался. Это было в тридцать девятом году… — Откуда вы знаете Милича? — спросил генерал.
— Помните пароход "Красный Крым"? Я принимал вас на борт у тех берегов…
— Так это был ты? — Голос генерала дрогнул. Генерал подошел к Климову и крепко обнял его.
— Теперь я должник твои, Климов, — сказал он, затем усадил Климова в кресло и, взяв стул, сел напротив. — Житейскими делами займешься позднее. Подробный отчет напишешь завтра. Жилье приготовлено. Обедом покормили?
— Так точно, товарищ генерал.
— Меня зовут Арвид Янович. Кури. — Он протянул Климову пачку папирос. — Надо бы тебе отдохнуть с дороги, да уж никак нельзя. Собственно, дело не в тебе, а в том товарище, который завтра рано утром должен уехать. Примешь у него дела. Для этого мы и вызвали тебя так срочно.
Арвид Янович отложил в сторону коробок со спичками, встал и подошел к карте.
— Так вот, Алексей Николаевич, решено оставить вас в Центре, — сказал, снова переходя на "вы". Ар-вид Янович. — Возглавите отделение по Восточной Пруссии и сопредельным районам. Участок трудный, предупреждаю, но интересный… Подойдите сюда. Вот Кенигсберг. Оплот и твердыня пруссачества. Плацдарм для нападения на славянские земли, железная перчатка к горлу России.
— И пистолет, приставленный к виску России, — подхватил Климов.
— Да-да! Ведь вы историк, Алексей Николаевич. Я читал ваш реферат об исторических предпосылках двойственной природы философии Канта. Знаете, мне понравилась смелость ваших суждений… Весьма.
— Читали мои реферат? Господи, да я и думать о нем забыл!
— О Канте в следующий раз, — мягко остановил его Арвид Янович. Перейдем к делу. — Он посмотрел на часы: — Сейчас придет ваш предшественник, а я еще должен ввести вас в курс дела в самых общих чертах. Район у вас будет трудный. На местное население рассчитывать нельзя. Правда, в сопредельных польских, литовских и белорусских землях это не исключено. Впрочем, и в самой Польше обстановка довольно сложная. Я имею в виду деятельность Армии Крановой и те надежды, которые возлагают на нее эмигрантское правительство в Лондоне и стоящие за ним англичане. Этим занимаются другие товарищи, вам придется работать с ними в контакте. Вопрос с Польшей деликатный.
