Но до выхода в свет «Диких лебедей» оставались годы. Подсознательно я старалась не думать о книге. Слишком тяжело было ворошить прошлое. Между 1966–м и 1976–м годами моя семья перенесла неимоверные страдания. Отец и бабушка умерли мучительной смертью. Мне было не по силам оживлять в памяти годы бабушкиной болезни, которую не лечили, заключение отца, мамино стояние на битом стекле. Немногие строчки, написанные мною, были безжизненны и мертвы. Они меня не удовлетворяли.
В 1988 году ко мне в Лондон приехала мама. Она впервые оказалась за границей, и мне хотелось повозить ее повсюду, показать как можно больше, но почему–то, ощутила я, ей это не в радость. Что–то было у нее на уме, что–то ее беспокоило. Однажды, отказавшись от поездки по магазинам, она села за мой черный обеденный стол, на котором сияли золотые нарциссы, и, сжимая кружку с жасминовым чаем, призналась, что больше всего на свете хочет со мной поговорить.
Мама говорила каждый день в течение нескольких месяцев. Впервые она рассказала мне о себе и о бабушке. Бабушка, как я узнала, была наложницей военного диктатора, а мама в пятнадцать лет вошла в коммунистическое подполье. Обе они пережили множество событий в Китае, раздираемом войнами, иностранными вторжениями, революциями, а потом — тоталитарной тиранией. В этом вселенском водовороте к обеим пришла горькая любовь. Я узнала о маминых испытаниях, о том, как она несколько раз чуть не умерла, о ее чувстве к отцу и эмоциональных конфликтах с ним. Узнала в ужасных подробностях и о том, как бабушке бинтовали ноги: раздавили ступни большим камнем, когда ей было два года, чтобы они соответствовали тогдашним представлениям о красоте.
Разговоры велись и во время туристических поездок, например, на остров Скай в Шотландии или озеро Лугано в Швейцарии. Я слушала ее в самолетах, в автомобилях, на теплоходах, во время пеших прогулок и дома на диване — мы нередко засиживались за полночь. Когда я была на работе, она наговаривала свою историю на магнитофон. До отъезда из Англии она сделала шестьдесят часов записей. Так ей удалось исполнить мечту всей жизни, неисполнимую на родине, — высказать свои мысли и чувства.
Слушая маму, я ощущала, как она жаждет, чтобы я ее поняла, более того — чтобы взялась за перо. Казалось, она знает о моей склонности к писательскому труду и поощряет ее, хотя никогда не говорит на эту тему. Рассказывая одну историю за другой, она учила меня смотреть прошлому в лицо. В ее воспоминаниях, как ни полна была страданий и мучений ее жизнь, не было мрачности и уныния, они поражали стойкостью и силой духа.
Именно мама в конце концов и вдохновила меня на написание «Диких лебедей», книги о моей бабушке, о ней, обо мне самой и о бушевавших вокруг нас бурях, выпавших на долю Китая в XX веке. За два года я пролила немало слез и проворочалась немало бессонных ночей. Я бы не выдержала, если бы к тому времени не обрела любви, наполняющей мою жизнь и ограждающей меня своим глубоким спокойствием. Джон Холлидей, мой рыцарь без доспехов, ибо его внутренняя сила под мягчайшей оболочкой обезоруживает и сама по себе, — бесценное сокровище, доставшееся мне от новой родины, Великобритании. Он у меня был, и я верила, что все получится, — все, включая «Диких лебедей».
Работая над книгой, я во многом полагалась на Джона. Английский язык я начала учить всерьез только в двадцать один год, в полной изоляции от внешнего мира. Единственными иностранцами, с которыми я разговаривала до приезда в Англию, были моряки в южно китайском порту Чжаньцзян, бывшей французской колонии, где мы с однокашниками в течение двух недель практиковались в языке. Оказавшись в Лондоне, я стала много читать; одной из первых книг был «1984» — я не уставала восхищаться тем, как точно описания Оруэлла соответствуют Китаю времен Мао. Но говорить правильно по–английски я еще не умела. Китайские учебники, по которым я училась, были написаны людьми, никогда не общавшимися с иностранцами; тексты по большей части представляли собой буквальные переводы. Например, в разделе «Приветствия» приводились прямые соответствия китайских выражений: «Куда ты идешь?» и: «Ты ел?» — именно так здороваются в Китае. Первое время и я так здоровалась с англичанами. Без помощи Джона я не смогла бы написать книгу по–английски, — тем более, что надеялась написать ее хорошо. Писатель и историк, Джон сыграл огромную роль в том, что «Дикие лебеди» получились. Я всецело полагалась на его оценку и безошибочный глаз. Его участие трудно переоценить.
В общем, «Дикие лебеди» создавались при благословенной поддержке двух самых важных людей в моей жизни — матери и мужа. Перед выходом книги мама написала мне: «Будь готова к тому, что она будет плохо продаваться и люди не обратят на нее особого внимания, но не огорчайся, потому что книга нас сблизила и тем самым сделала меня счастливой. Уже одного этого достаточно». Мама была права. Я стала еще больше любить и уважать ее. Но понимала, что она призывает меня не думать об успехе, стараясь, как всегда, уберечь от ран. Письмо глубоко тронуло меня.
Благодаря отсутствию давления и полному пониманию с маминой стороны я не беспокоилась о том, как примут «Диких лебедей». Я надеялась, что они понравятся читателям, но не слишком предавалась мечтам. Джон уверенно ободрял меня. Он говорил: «Это великая книга», и я доверяла ему, как доверяла во всех решениях относительно книги, да и во всех других жизненных делах.
