Но простой смертный не может полностью постичь смысл Божественного. И вечером они вместе должны принести благодарственную молитву за то, что Богоматерь показывает им свою доброту и мудрость.
Сигрид вздохнула, почувствовав облегчение и умиротворение. Теперь худшее было позади, и оставалось только уговорить старого конунга, чтобы он не отобрал у нее дар и не принес его только от своего имени. Состарившись, он стал все больше и больше беспокоиться о числе молитв, ежедневно возносимых за него, и ради этого основал уже два монастыря. Это знали все — и его друзья, и враги.
Конунг Сверкер страдал от похмелья и к тому же пребывал в ярости, когда Сигрид и Магнус вошли в большой зал королевской усадьбы, где король теперь за один день должен был принять решение по всем вопросам: начиная с того, как наказать воров, пойманных вчера на ярмарке, — просто повесить или сначала высечь, и кончая спорами о земле и наследстве, которые нельзя было решить на обычном тинге.
Но гораздо больше, чем похмелье, его раздражало известие о том, что его самый младший и непутевый сын позорно его обманул. Сын Юхан отправился в грабительский поход в датский Халланд, что само по себе было не слишком опасно. Молодые люди вполне могут себе это позволить, если хотят поставить на карту жизнь вместо того, чтобы просто играть в кости. Но Юхан солгал о тех двух женщинах, которых увел домой в рабство. Он представил дело так, будто были похищены обыкновенные чужестранки. Однако сейчас пришло послание от датского конунга, и там было написано нечто совершенно противоположное, в чем теперь уже никто не сомневался. Одна из женщин оказалась женой ярла датского конунга в Халланде, а другая — ее сестрой. Это было позорное преступление, не искупаемое штрафом, и любой человек, не будь он сыном конунга, немедленно поплатился бы за него жизнью. Разумеется, Юхан изнасиловал обеих. Так что возвратить их невинными, такими, какими они были до похищения, совершенно невозможно. Как ни крути, а придется выложить кучу серебра, а в худшем случае можно еще и нажить войну себе на шею.
Конунг Сверкер и его приближенные так громко препирались, что все присутствовавшие в зале скоро уяснили себе суть дела. Единственное, в чем ни у кого не было сомнений, это то, что женщин нужно вернуть назад. Но этим согласие ограничивалось. Некоторые считали, что выплатить серебро означает проявить слабость, и в этом случае датский конунг Свейн Грате все равно отправится в завоевательный поход против них.
Другие считали, что даже много серебра — дешевле, чем датские грабежи, независимо от того, кто выиграет эту войну.
После долгого и многословного спора король неожиданно с усталым вздохом обратился к отцу
Генриху из Клерво, который находился в начале зала, ожидая, когда речь зайдет о Люре. Он сидел, опустив голову, словно в молитве, надвинув островерхий белый капюшон, так что нельзя было разглядеть, действительно ли он молится или просто спит. Оказалось, что он все-таки спал. Как бы то ни было, смысл горячего спора не дошел до отца Генриха, и, когда он ответил на вопрос конунга, его ответ походил более на латынь, чем на обычный язык, так что никто его не понял. Поблизости больше не было ни одного священнослужителя, потому как здесь решались в основном вопросы мирские и низменные. Конунг гневно оглядел зал и проревел, чтобы немедленно явился кто-нибудь, кто разбирает эту заумную латынь.
Сигрид тотчас же ухватилась за предоставившуюся возможность, поднялась, прошла с опущенной головой через зал и смиренно поклонилась сначала королю, а затем отцу Генриху.
— Мой конунг, я охотно послужу тебе, — сказала она.
— Если здесь нет ни одного мужчины, то пусть будет так, я имею в виду, если здесь нет ни одного мужчины, который говорит на этом языке, — устало вздохнул Сверкер.
— Где ты научилась латыни, милая Сигрид? — с удивлением спросил конунг, при этом голос его звучал гораздо мягче.
— К сожалению, единственное, чему я по-настоящему научилась во время пребывания в монастыре, так это латыни, — тихо ответила Сигрид с серьезным и благонравным видом, и только Магнус в зале заметил ее насмешливую улыбку, когда она произнесла эти слова. Она часто говорила так, произнося одно и имея в виду совершенно другое.
Конунг, однако, не понял насмешки и немедленно попросил Сигрид сесть рядом с отцом Генрихом, объяснить ему суть спора и попросить высказать свое мнение. Она тотчас же повиновалась, и, пока они с отцом Генрихом вели приглушенный диалог на языке, который, очевидно, из присутствующих знали только эти двое, в зале воцарилась неловкость; мужчины изучающе смотрели друг на друга, кто-то пожимал плечами, кто-то преувеличенно жестикулировал и закатывал глаза. Женщина на королевском совете, среди многих славных мужей — но это было именно так. И то, что уже совершилось, не изменить.
Через некоторое время Сигрид поднялась и громким голосом, заставившим стихнуть шум в зале, объявила, что отец Генрих обдумал это дело и считает, что самым разумным будет заставить негодяя жениться на сестре жены ярла. А жену ярла нужно отправить домой с дарами, богатыми одеждами, со знаменами и музыкантами. Однако конунг Сверкер и тот негодник, который называется его сыном, должны отказаться от приданого, и, таким образом, вопрос о серебре будет решен. Что считает по этому поводу сам негодяй, принимать во внимание нельзя, ибо если между ним и сестрой жены ярла будет заключен брак, то кровные узы помогут избежать войны. Обманщик должен заплатить за свою шалость. Война в любом случае обойдется дороже.
Когда Сигрид, умолкнув, села, наступила тишина. Собравшиеся обдумывали содержание того, что предложил монах. Но постепенно по залу распространился гул одобрения, кто-то вытащил меч из ножен и сильно ударил плашмя по столу, стоявшему вдоль длинных стен. Другие последовали его примеру, так что вскоре весь зал сотрясался от грохота, и на том дело было решено.
